- Пустырник всегда помогает, - заключила Вьюн, с интересом наблюдая, как я втаптываю в половицу эмалированный сосуд. - Сто пудов.
- Послушай, Вьюн, - изувечив кружку, я сел на кровать и скинул сапоги. - Я устал и хочу спать. А ты сейчас пойди в другое здание и договорись о ночлеге.
- И одеяло одно у Щукина, - поделилась со мной Вьюн очередными полезными сведениями, когда я одеялом накрылся.
- Даже не думай, - пробормотал я, отворачиваясь к стенке.
Она и не думала. Если думала, то не долго. Она залезла под одеяло и прижалась ко мне своей горячей поверхностью. Запоминая темноту, я целую вечность лежал с открытыми глазами. Пока не встретил Щукина. Щукин подплыл ко мне кролем, взобрался на танковую башню и потребовал свою фуражку назад. Оказывается, я сидел на фуражке его, уверенный, что на заваренном танковом люке сиживаю. А получилось, что сидел я на бронированной фуражке. А танковый люк заварила его племянница вместо пустырника.
- Прости меня, Щукин, за малодушие, - сказал я участковому. И признался, что был свидетелем его убийства.
- Ты вообще не свидетель, - ответствовал мне Щукин. - Ты потерпевший. И придется тебе еще потерпеть.
- Долго ли?
- До свидетелей, имеющих власть затворить небо, чтобы дождь на землю не шел.
- Это которые из книги «Откровение»? – спросил я Щукина. - А как же зверь, выходящий из бездны? Сразится он со свидетелями? Победит ли он их?
Щукин промолчал. С отрешенным выражением смотрел он вдаль на дымящие комбинатские трубы.
- Марк Родионович утверждает, что бездны нет.
- Пора мне, - Щукин в бронированной фуражке ринулся в воду, и поплыл к берегу стилем баттерфляй.
- Постойте, Щукин, - крикнул я, и проснулся оттого, что Вьюн укусила меня за ухо.
- Вы с дядей во сне разговаривали, - объяснила она свое поведение. - О чем, не понять, но громко.
- Сигареты где?
Я прислонился к спинке, мокрый, точно плавал вместе со Щукиным. Вьюн соскользнула с кровати, обшарила мой дождевик, брошенный на полу, и вернулась под одеяло со смятой пачкой. В кармане редакторских штанов я отыскал свою зажигалку, вытряхнул предпоследнюю сигарету, и закурил.
- О чем? - Вьюн толкнула меня локтем.
- Так. Ни о чем. О Балаклаве.
- Вы что, на одной лодке служили со Щукиным?
- На разных. Сначала на одной, потом на другой.
- Это он любил, подводник Щукин, в свои воспоминания погружаться. Черное море, как тема жизни после красного 0,75. Красное и черное. Ставок больше нет. А прикиньте, если бы хохлы не отделились, так бы Щукин в мичманах до сих пор бы…
Вьюн притихла. Я же подумал, что тяга украинцев к самостийности отразилась на судьбе мичмана куда меньше, нежели широкий жест Хрущева, прирезавшего Крым к республике, которой название семантически происходит от слова «окраина». Хотя удмуртской крови во мне намешано литра два с половиной, однако же, и варяжской бродит не меньше. И как я частичный варяг, и кривой потомок основателя города Киев, я имею официальное право рассуждать от имени мужского рода варяжского лица единственного числа. Хоть бы, в день смерти фельдмаршала Миниха. Или в день, хотя бы, рождения светлейшего Григория Александровича Потемкина. И такого числа я рассуждаю: это наши героические солдаты разумно Крымские бухты у Голубой Орды отвоевали для украинцев. Чтобы нам было впоследствии, где подлодки свои для украинцев разместить. Чтобы в случае вооруженного, допустим, конфликта с наших подлодок их эсэсовской дивизии «Галичина» было проще крылатыми ракетами обстреливать наши газопроводы, снабжающие украинцев энергией. И это отнюдь не историческое отступление, уважаемый читатель. Это вообще не отступление. Это сдача русских позиций. Вроде, как в бессрочную аренду. Врагу не сдается наш гордый «Варяг». Он сдается другу.
Потушив окурок и сунувши его обратно в пачку, наяву я более не рассуждал часов до восьми, когда Вьюн разбудила меня, с грохотом вывалив на стол содержимое одного из подземных чемоданов. Вьюн уже успела переодеться в спортивный красный костюм с капюшоном и обуть полукеды. От прежнего платья остались велосипедные бусы, уснащавшие тонкую шею с родинкой. На солдатской тумбочке у кровати возлежали пурпурные с лампасами шаровары, придавленные разношенными, где-то сорок четвертыми кроссовками. Очевидно, для меня заготовила. Участковое наследство.
