- Магазин пора открывать, - аргумент, обрушенный мною на продавца, был железный, как прут из арматуры. - Режь, Филиппов.
И как в случае с унтером, дисциплина победила, что называется, по очкам.
Филиппок метнулся ко мне, взмахнул бритвой, дрогнул, и присел. Затем он показал мне красную ладонь, промычал что-то и ничком лег на землю. В боку его сидела отвертка, погруженная по самую голубую рукоять.
- Знамение! - завопил истеричный бабий голос. - Небеса поразили каина!
И тотчас все замелькало с дикой скоростью. Юбка Виктории мелькнула рядом. Как скошенная, толпа осыпалась на колени. Сотни трясущихся рук устремились ко мне. Лавр откуда-то вылез, и вознес меня на могучий свой загривок.
- Рожать хотим, отец! - голосили женщины. - Благослови наши брюхи, отец!
- Благослови, - посоветовал эсэсовец. - Волнуется публика. На святыни порвут.
Бабий вой оборвался внезапно, перешибленный как плетью разбойничьим свистом альбиноса Могилы.
- Мочи его, братва! - клич, брошенный Могилой где-то у подножия храма, отвратил от меня большую часть поголовье. - Он, сучок, Филиппова заколол! Его отвертка! Самосуд ему!
Заметив с высоты лавровых плеч, как прянула орда на призыв альбиноса, я почувствовал, что происходит нечто ужасное, и двинул эсэсовца кулаком по маковке.
- Высаживай, Лавр! Агеева топчут!
Колосс Валдайский ссадил меня наземь, и первый рванул к подножию храма, где сбилось ревущее стадо. За его широкой спиной я пронесся к месту расправы точно ботик за ледоколом. Но когда, задыхаясь, налетел я на каменную спину Лавра, то сразу все понял. Лавр потянул с головы картуз. Отхлынувшие сволочи огибали Лавра плотно, и я не сразу же смог выйти из-за спины его. Кто-то взял меня сзади крепко за плечо. Я обернулся и узнал сквозь пелену мрачного полицая.
- А так бы Филиппов живой сейчас был. Или Агеев. Кто-нибудь был бы, - Митя плюнул мне в ноги. - Где монах ступает, больше трава не растет. Немецкая поговорка.
Ссутулившись, он зашагал прочь среди разбредавшихся обитателей поселка.
И открылась мне истина простая как предложение из подлежащего и сказуемого: нет из Казейника дороги, вымощенной благими намерениями. Только в Казейник. В самое логово Анкенвоя. «Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое». Книга «Откровение», глава 13, последний абзац.
СМУТНО И ЯВНО
Явно помню, что вечер я провел в пивном вагоне-ресторане «Понтон». Явно помню, что проповедовал завсегдатаям. Но что проповедовал, помню смутно. Отчетливей помню, как обещал пивным речникам Египетские козни. Чтобы слушатели прониклись, весьма полноводно обрисовал я бедствия, связанные с рекой. Так у меня рыба в реке не просто вымерла, а вымерла и щука, и сом, и налим. Издохли плотва, карась, пескарь, оголец, красноперка, бычок, лещ и подлещик. Я и морскую рыбу хотел уморить, да сбился на земноводных. Зато жаб, наскакавших из реки, я расписал от и до, с указкой размеров, бугристой поверхности, длинной прыжка и даже средним количеством жаб на душу египетского населения. Лекция подействовала на меня отрезвляюще. Я даже изловчился написать куском угля и заглавными буквами на засаленной вагонной доске слово «ИСХОД». Потом я отвечал на вопросы читателей.
- За кем пойдешь, когда сцепимся? За славянами или за нами? - спросил читатель с челюстью, подвязанной клетчатой материей.
- За картографом пойду. Подробная карта местности важнее. Разобьем на квадраты с Марком Родионовичем.
- А почему козни? - въелся в меня подвязанный читатель.
- Уточняйте точнее.
- Почему козни Египетские?
- Всякий человек имеет права на одну орфографическую ошибку.
Явно помню земского письмоносца с двуглавыми орлами на пуговицах. И был еще на нем черный форменный картуз с медным жетоном «66». И оловянные орлы в два ряда сидели на черном сукне. И сумка с надписью «Заказные письма».
- А правда в народе гуляет слух, что вы, товарищ, мертвого запросто можете воскресить? - 66-той читатель вместо письма заказал вопрос.
- Мертвого не могу. Живого могу. Живого запросто.
Я хотел пересчитать орлов, но меня дернула прочь особа в меховой шапочке.
