– Нашел время игрульками заниматься. Парубок – это тебе не опытный казак.
– Парубок! – фыркал Туча. – Да ему через год-другой на службу идти.
– Что я и говорю! А через тебя он может и не пойти на службу, волк ему сухожилия порвал. А если неправильно срастется? Кому нужен хромой казак?!
У Семена екнуло сердце: как так – хромой? Да он может хоть сейчас… Юноша попробовал выпрямиться, но от этого неловкого движения в голове у него полыхнуло, и он опять потерял сознание.
Пришел в себя Семен от незнакомого голоса, какого-то гундосого, с непривычным акцентом.
– Вижу, что он потерял много крови… Вижу, что волк порвал ему ногу… Молодой человек, если вы мне не верите, зачем своего друга ко мне привезли?.. И что это за охота такая, на которой охотников рвут волки?.. Не надо меня торопить. Медицина спешки не любит…
В это время Семен услышал надрывный крик матери:
– Семушка!
И гундосый возмущенно заговорил:
– Кто пустил сюда эту женщину? Почему она кричит, как на похоронах – здесь никто не умер! От того, что вы будете кричать, у мальчика не заживет нога, пока я ее не зашью… Выведите женщину, она мне мешает.
Над ним склонилось черноволосое мужское лицо с большим носом и печальными карими глазами.
– Молодой человек, вы меня слышите?
Семену показалось, что он говорит нормально, но мужчина приблизил свое ухо к его рту.
– Слышу!
Теперь он вспомнил: это был беглый врач. По крайней мере, станичники называли его беглым, но никто толком не знал, откуда он взялся, и от кого убегал.
Как бы то ни было, казаки приняли его уже потому, что он мог от кого-то убегать, и при этом никого ни о чем не просил, не жаловался. И денег при нем было совсем немного. Ровно столько, чтобы на два месяца снять квартиру в летней кухне вдовы-казачки Арины Кухаренко, да покупать у нее хлеб и молоко.
Конечно, его появление в станице не прошло мимо внимания атамана Павлюченко. Если Иван Федорович чего-то не сразу замечал, ему докладывали.
В этот день атамана как обычно провозил по станице тыждневный5, но когда его линейка остановилась у калитки Арины, та очень удивилась, выбежала навстречу, но атаман строго проговорил:
– Жильца своего позови.
Тот вышел.
– Паспорт есть? – спросил его атаман.
– Имеется, – ответил жилец.
Атаман повертел в руках паспорт.
– А профессия у тебя какая-то есть?
– Есть. Я врач, окончил медицинский институт. Вот мой диплом.
– Оч-чень хорошо, – проговорил атаман, возвращая новоприбывшему его документы.
А через некоторое время ко двору вдовы Кухаренко станичники протоптали такую тропу…
Врача все звали Ёсичем. Из-за отчества Иосифович.
Даже атаман с некоторых пор относился к Ёсичу с уважением и всячески защищал от предположений своих помощников:
– А что, если он беглый каторжник?
– Непохоже.
– А что, если он какой-нибудь революционер?
– Непохоже.
Но жизнь не стоит на месте, и казаки болеют так же, как и остальные люди. В общем, всего за те четыре месяца, что жил Ёсич в станице, показал он себя врачом умелым и знающим. И готов был в любое время дня и ночи идти или ехать к больному и лечить его своими немногими средствами. Правда, на будущее атаман заказал в Екатеринодаре кое-какие лекарства, которые его помощник и привез по списку Ёсича.
Летом врач успел походить по окрестностям станицы, выискивая какие-то травы, на которые большинство станичников и внимания не обращало, попирало ногами, как сорняк, росший по обочинам дорог…
Нет, конечно, не все травы. Кое-что и казаки знали. Ну, там зверобой или чабрец, кто не знал. Или колючий алоэ, который рос в горшках у многих казачек. Но так много обо всех прочих травах, пожалуй, не знал никто.
До сих пор в станице врача не было. То есть имелся фельдшер из служивых, которого трезвым никогда и не видели, было несколько женщин, и в их числе Зоя Григорьевна Гречко, которые некоторые болезни могли лечить, ну, там, простуду или кашель, но чтобы шить ногу, да еще и обычной иголкой с суровой ниткой… Такое, пожалуй, никто бы не смог. Даже единственный в Млынке костоправ по кличке Хмара.
На самом деле врача, и так было написано в его паспорте, звали Мордухай, но станичники считали, что такое имя оскорбляет хорошего человека. А его фамилия – Гершензон – вообще трудно запоминалась.
