В глубине комнаты угрюмо темнел огромный, размером со средний танк, стол, украшенный массивным чернильным прибором с бронзовым орлом. Вмонтированные в стены светильники, развернутые жерлами к потолку, излучали приглушенный красноватый свет — в тон пурпурному ковру, поглощавшему звук шагов грузного существа, вразвалку, по-утиному покачиваясь, двинувшегося мне навстречу, — этому селезню на вид было лет пятьдесят.
— Селезнев. Будем знакомы.
Некоторое время он. молча покручивал массивный перстень с большим темно-кровавого цвета камнем на безымянном пальце левой руки.
— М-м-да… — неопределенно протянул он. — Воистину кавалер. Женщины, наверное, обожают вас?
Не то слово… Только и успеваю отбиваться.
— Так вы… как бы это выразиться… — Он прищурился, пристально оглядел меня с головы до ног и заключил: — Бабник!..
— Выходит, так, — пожал я плечами. — И это как раз тот случай, когда склонность человека определяет его профессиональный выбор.
Мне не хотелось вдаваться в детали и рассказывать господину Селезневу о своей карьере, столь неожиданно начавшейся с легкой руки Лис год назад.
Он протянул мне газету, где среди рекламы массажных салонов, саун, релаксационных центров, досуговых заведений и прочих контор по оказанию интимных услуг сразу бросилось в глаза объявление, заключенное в веселенькую рамочку.
На рисунке был изображен обаятельный джентльмен в смокинге и галстуке-бабочке. Прилизанные волосы с идеальным пробором, лицо преуспевающего менеджера с Уолл-стрит, а в парящей на отлете руке — дымящаяся сигара. Правая рука была повернута ладонью вверх, словно поддерживая висящий в пространстве короткий текст: «Фирма „Навигатор“.
Услуги кавалера. Сопровождает даму в театр, на концерт, вернисаж, светский раут и вообще повсюду, где собирается приличное общество. Дарит цветы, провожает до дома. Гарантируется галантное обхождение, умение поддержать беседу на любую тему в интеллигентном кругу».
Чуть ниже тонким курсивом было выведено предостережение: «Интим не предлагать!»
Мне был хорошо знаком этот рекламный текст, раскиданный в свое время Лис по множеству бульварных листков, поэтому я отодвинул от себя газетку и вопросительно глянул на хозяина кабинета.
Он откинулся на спинку кресла, подвинул к себе миниатюрный деревянный ящичек, стоявший на краю стола, вновь окинул меня взглядом и спросил:
— Собираясь нанести официальный визит в респектабельную фирму, вы всегда облачаетесь в такой легкомысленный наряд?
Будто подтверждая респектабельность своей конторы, он откинул крышку деревянного ящика и извлек толстую черную сигару с золотистой, в форме сплюснутого перстня-печатки, наклейкой и ткнул ею в пространство около меня.
— Если речь идет о моих шортах, — сказал я, усаживаясь без разрешения в кресло напротив стола, — то вы неоригинальны. Тот питекантроп, что стоит у входа в ваш подъезд, тоже высказывался на этот счет. А вот, кстати, и он, — предположил я, услышав за спиной приглушенный вздох открывшейся двери.
Густой цветочный запах, проникший следом, опроверг мою догадку. Это была Кармен из приемной.
Покачивая бедрами, она прошла к столу, неся поднос с необычной бутылкой темного стекла и парой маленьких рюмок. Привычно постреливая глазами, принялась что-то нашептывать патрону на ухо.
По мере того как он впитывал смысл ее слов, лицо патрона вытягивалось, а крылья носа затрепетали.
Бросив на меня многообещающий взгляд, Кармен молча удалилась.
Селезнев, словно очнувшись, навесил на лицо картонную улыбку и сокрушенно развел руки в стороны:
— Извините… Срочные дела. Я вас оставлю на минуту. Чувствуйте себя как дома. Выпейте… Я быстро.
С тяжким вздохом выбравшись из-за стола, он валкой походкой двинулся к двери, одышливо сопя и слегка подшаркивая, А я, откинувшись в кресле, прикрыл глаза, отдавшись типичной для всякой ночной птицы дневной полудреме. Расслабившись, чуть не пропустил момент, когда он вернулся.
Смутное ощущение тревоги возникло сразу и необъяснимо, едва до слуха донесся звук приотворяемой двери.
Что-то было не так.
Да, походка вошедшего в кабинет имела какой-то иной — вовсе не утиный — пластический рисунок.
