– А второй брат? – Непонятно почему, но Нике захотелось побольше узнать о семье Космалей. Юр с минуту колебался. Лицо его как будто застыло.
– Жизнь – это лотерея. Томека загребла Служба безопасности в Мысленицах. Не знаю, что с ним будет дальше. Но его могут… – Юр сделал секундную паузу, чтобы показать, как нажимают на спуск, – пустить в расход.
– За что?!
– Он чуть дольше ходил по грибы. – Юр хотел еще что-то сказать, но замолчал, так как рядом с ними прошли два милиционера. Он проводил их взглядом и закончил вполголоса свой рассказ о брате: – Томек приводил в исполнение приговоры, вынесенные тем, кто начал силой насаждать эту свободу…
Эта «свобода» прозвучала в его устах как проклятие. Все время он смотрел вслед милиционерам.
– Ненавижу всех этих в новой форме, – произнес он с каким-то детским ожесточением.
Его слова вызвали в Нике дух протеста. Она не раз протестовала против разных крайних суждений матери, которая все, что происходило во времена post mortem, заранее осуждала. Ника наперекор, а может, из-за естественного стремления юности отыскать в настоящем времени какие-то добрые стороны, не раз перечила матери и порой даже демонстративно поддерживала некоторые декларации новой власти. И теперь ей тоже хотелось продемонстрировать, что у нее есть собственное мнение.
– Люди все разные. Даже те, кто надел эти мундиры после освобождения, не обязательно должны быть просоветскими.
Юр пожал плечами и посмотрел на Нику, как на какую-то барышню из пансиона.
– Обычно ведь как получается – что на тебе снаружи, то у тебя и внутри. А свои всегда опаснее захватчиков, потому что они больше знают о своих соотечественниках. – Теперь Юр уже совсем перестал шутить, и его слова звучали как неотвратимый приговор. – Они видят центр мишени. А ты знаешь, где он расположен? – Он встал перед Никой и смотрел ей прямо в глаза, и, когда она отрицательно качнула головой, он ткнул ей пальцем в середину лба: – Вот здесь!
Ника на секунду замерла, словно ее сразила пуля, пущенная как раз в самую середину лба. Этот жест Юра ей о чем-то напомнил: снимки продырявленных пулями черепов, которые она видела два года тому назад в газетных сообщениях из Катыни. Юр заметил, каким неожиданно серьезным стало лицо девушки. Он протянул руку и коснулся родинки на ее щеке.
– По этой отметине я бы узнал тебя хоть на краю света.
Ника не знала, как реагировать, а он тоже был как будто немного смущен своей декларацией и начал теперь сам расспрашивать о семье Ники. Что касалось судьбы ее семьи, то обычная исповедь перед ним ей была не нужна, она сразу же поняла, что этому человеку может рассказать все о себе: отца вероятнее всего расстреляли в Катыни, а с того момента, как немцы открыли катынское преступление, в жизни ее матери наступило время post mortem. Ретушированием снимков в фотоателье господина Филлера мать занимается не так давно. Во время войны она спасалась тем, что бралась за любую работу: пекла торты для кафе на улице Гродзкой, потом вместе с одной своей знакомой занялась производством какого-то таинственного средства для роста волос, а когда клиенты начали предъявлять претензии, что после этого чудодейственного средства волосы лезут, как старый мех, она переключилась на производство мыла…
Ника и Юр шли по городу, и он рассказывал ей, как в лесу они охотились на слепней, досаждавших лошадям, благодаря чему у него выработался небывалый рефлекс – он может теперь ловить на лету хоть голубиный помет. Он позабавил ее рассказом о тетке Михалине, которая работает постижером и костюмершей в театре, и которая, принимая племянника на квартиру, заранее поставила условие, что он может жить у нее до тех пор, пока не будет вмешиваться в политику и держаться подальше от баб.
– Так что же мне остается? – Юр развел руками, демонстрируя комический жест бессилия. – Только кино.
– А я до сих пор ни разу не была в кино!
– Самое лучшее на свете кино – это жизнь. – Юр описал рукой круг, охвативший не только улицу, не только город, но как бы весь мир.
Но этот мир, который они могли охватить взглядом, несмотря на полуденное июньское солнце, был совсем серым, ибо серыми были старые стены с потеками, серой была и эта толпа, клубящаяся у дверей мясного магазина. Перед глазами Ники и Юра неожиданно проплыла свиная голова, бессильно свисавшая с плеча мясника в запачканном кровью фартуке. Затем им пересекли дорогу еще двое рабочих, которые перетаскивали полутуши с телеги мясника в магазин. Толпа напирала на двери, не обращая внимания на двух милиционеров с бело-красными повязками. Они как раз миновали толпу, и Юр громко сказал, провокационно глядя в сторону милиционеров:
