— Кажется, я знаю, что собирается делать мой кузен, объяснила она Катрин совершенно спокойно. — И как раз принимаю некоторое меры предосторожности.
В этот момент внизу послышалось пение церковного гимна, за которым последовал скрип монастырских ворот, открывшихся настежь. Все три женщины одновременно перегнулись через стену. Ни один из мужчин внизу не смотрел в их сторону. Казалось, они окаменели перед видом, который открылся их глазам. Три монаха в черных одеяниях выходили из ворот аббатства и во весь голос пели:» Libera me de sanguinibus, Deus, Deus salutis mea et exultabit lingua meajustitiam tuam!..«8 Монах, шедший в середине, нес большой дубовый крест. За ним с распятием в руках, в митре на голове и в расшитом золотом облачении, покрывавшем его с ног до головы, шел аббат. Его вид был так величествен в великолепии его церковных одежд, что бандиты, будто завороженные, один за другим начали спешиваться. Некоторые из них упали на колени. Только Гарэн и Бегю же Перуж оставались в седлах. Казалось, они превратились в изваяния.
Аббат с крестом приблизился к ним, прошел близко от них, но они даже не пошевелились.
Со стены, глубоко взволнованная, Катрин наблюдала, как Жан де Блези склонился над несчастными поверженными, чьи страдания еще не окончились.
Теперь, когда пение монахов и крики бандитов затихли, были слышны их слабые стоны. Аббат поднял свою тонкую руку и начертал знак креста на искаженных болью лицах. Сквозь слезы, застилавшие ее глаза, Катрин видела, как губы аббата произносили слова отпущения грехов, а рука поднялась в жесте прощения. Затем аббат повернулся и пошел прочь. Из-за его спины выступил человек. На нем был кожаный фартук, и он держал нож. Лезвие блеснуло дважды и поразило оба сердца. Стоны затихли. Голгофа маленькой чародейки и высокого старика из леса закончилась.
Не оглядываясь на палача, аббат монастыря Сен-Син медленно шел к аббатству. Большие ворота закрылись за ним. Лучники Эрменгарды опустили свои арбалеты.
Мертвая тишина опустилась на окутанные темнотой деревню и долину, над которыми нависла угроза. Катрин и Эрменгарда вернулись в комнаты. Катрин плакала не переставая, крупные слезы катились по щекам графини.
— Если бы они тронули хоть один волос на голове аббата, — жестко сказала Эрменгарда, — им не удалось бы долго прожить, чтобы похвастаться этим! Одна из этих стрел предназначалась для Гарэна, другая — для Бегю де Перужа.
Эта ночь была для Катрин одной из самых мучительных, она много плакала. Ее охватил ужас оттого, какую угрозу представляет ее присутствие здесь для деревни и аббатства. В своем отчаянии она даже решила сдаться, когда придет назначенный час, и покончить со страхами и борьбой раз и навсегда. Гарэн наверняка победит — так какой смысл во всех этих страданиях? Зачем подвергать невинных людей такой опасности? Ужасная смерть Жерве и Пакеретты, которых мучили, ослепили, тащили, как скотину, внушала ужас и сожаление. Пакеретта предала ее, это правда, но ведь сначала она приняла и опекала ее. Ревность толкнула ее на предательство, но такого жестокого наказания она не заслуживала. Катрин не хотела увидеть дома Сен-Сина в огне. Она была глубоко убеждена, что ради нее не должна быть пролита кровь, и намеревалась вернуться к мужу. По правде говоря, она была так разбита и истерзана последними событиями, что жизнь казалась ей малопривлекательной.
Эрменгарда между тем не спускала с нее глаз. Графиня чувствовала, что происходит в душе молодой женщины, и следовала за ней как тень. Когда Катрин наконец попросила графиню оставить ее одну, та вышла из себя.
— Дорогая, в этой истории дело уже не только в тебе.
Я надеюсь, ты не обидишься, если я скажу, что ты теперь имеешь второстепенное значение. Если бы Гарэн мирно предстал перед воротами аббатства, вежливо поговорил с моим кузеном и попросил вернуть ему его жену, Жан не смог бы отказать ему в том, чтобы, по крайней мере, поговорить с тобой, и этот разговор определил бы дальнейшие события. Но вместо этого Гарэн приходит вооруженным до зубов, в компании отъявленных бандитов, и изрыгает угрозы и оскорбления. Этого мы не можем вынести. Наша честь поставлена на карту. Никто не смеет безнаказанно угрожать Блези, и тем более Шатовилэнам.
