Когда небольшой отряд приближался к границам герцогства Бургундия, они встретили странную процессию. Издали можно было принять их за беженцев из какой-нибудь разоренной деревни. Подъехав ближе, путешественники заметили нечто необычное. Все женщины были в полотняных тюрбанах, подвязанных под подбородком, и одежде из полосатой шерсти, надетой поверх домотканых полотняных рубашек с глубоким вырезом. Своих смуглых детишек они либо несли на лямках за плечами, либо везли в корзинах, навьюченных на мулов и убаюкивающе покачивающихся на ходу. Все они носили мониста, у всех были угольно-черные глаза и удивительно белые зубы. У мужчин были густые черные брови; выгоревшие фетровые шляпы почти скрывавшие их лица. У каждого на боку был меч или кинжал. Лошади, собаки, домашняя птица все смешалось в этой пестрой толпе. Люди говорили на чужом языке. На ходу они пели или, скорее, произносили нараспев медленную монотонную песню, которая вдруг показалась Катрин знакомой. Она отодвинула кожаные занавески носилок и увидела, как мул Сары понесся, как стрела, выпущенная из лука. Волосы Сары развевались на ветру, глаза сияли. Она громко и радостно приветствовала путников.
— Что с ней случилось? — недовольно спросила проснувшаяся Эрменгарда. — Она что, с ума сошла? Или она знает этих людей?
Когда Сара поравнялась с мужчиной, который, видимо, был их вожаком, — молодым парнем, гибким, как виноградная лоза, с осанкой короля, несмотря на свои рваные лохмотья, — она придержала мула и принялась оживленно болтать с ним. Катрин никогда прежде не видела ее такой счастливой. Обычно Сара редко смеялась и мало говорила. Она была деятельной, умелой и молчаливой, не любила попусту тратить слова или время. До сих пор Катрин только однажды, в таверне Жако де ля Мера, заглянула в ее душу. Теперь же, видя, как Сара оживленно болтает со смуглокожим мужчиной, как внутренний огонь освещает ее лицо, Катрин начала кое-что понимать.
— Возможно, она и знакома с этими людьми, — сказала она Эрменгарде. — Но я думаю, что скорей всего они ее братья по крови или ее соплеменники, которых она узнала.
— Что? Ты думаешь, что эти черноглазые оборванцы с ножами…
— ..это цыгане, как и Сара, — закончила за нее Катрин.
— Как я тебе уже говорила, я верю тем историям, которые мне рассказывала моя добрая и верная приемная мать…
По знаку де Руссэ все остановились, удивленно глядя на Сару. Катрин становилась все печальнее, потому что Сара, казалось, забыла обо всем, кроме смуглокожего молодого человека. Неожиданно она обернулась и поймала взгляд Катрин, которая приподнялась на носилках, опираясь на локоть. Сара устремилась к ней.
— Это мой народ! — закричала она, от радости став разговорчивой. — Ты ведь знаешь, я не надеялась увидеть их вновь. И вот они здесь, как когда-то предсказала старуха.
Племена отправились бродить по дорогам. Эти люди идут из Модены, от подножия горы Гип, и я с Кипра, острова Афродиты, — разве это не удивительно?
— Очень удивительно! — вмешалась Эрменгарда. — И мы должны стоять здесь всю ночь, обсуждая все это?
Сара не ответила. Она умоляюще посмотрела на Катрин.
— Позволь мне провести с ними ночь, — попросила она. — Они собираются стать табором в соседней деревне, там, где и мы собирались ночевать.
— Это доставит тебе такую радость?
— Ты и представить не можешь какую! Если бы я только могла объяснить…
Катрин улыбкой заставила ее замолчать и сказала:
— Тебе не нужно объяснять. Я думаю, что я понимаю.
Иди к своему народу, но не забывай и про меня.
Сара, проворная, как девочка, сделала шаг вперед и прижалась губами к руке Катрин. Затем, взволнованная, убежала к цыганам. Своего мула она оставила с вооруженным эскортом. Катрин наблюдала, как Сара мерным шагом шла рядом со смуглокожим парнем, который придерживал своего мула, чтобы идти с ней в ногу. По искрам в ее глазах и по ее сияющей улыбке можно было подумать, что она встретила своего возлюбленного. Эрменгарда посмотрела на нее и покачала головой.
— Хотела бы я знать, вернется ли она к тебе завтра утром? — сказала она.
Катрин обернулась к подруге, лицо ее выражало смущение.
