— Глупая маленькая дурочка! — грубовато, но с нежностью прошептала она. — Ты должна была мне сказать!
— Что? — слабо прошептала Катрин.
— Что ты беременна! Это ясно написано у тебя на лице! А я ничего не заметила!.. Мужайся, уже почти все конечно, и я не дам тебе упасть.
Эрменгарда словно ожила, и Катрин подумала, что если бы не Эрменгарда, она могла бы неожиданно умереть…
Герцог Филипп, который все это время стоял в фамильной часовне слева от алтаря, передавал тело матери приору аббатства. Вскоре Маргарита Баварская должна была присоединиться к своему мужу, лежавшему под мраморной плитой… временной гробницы.
Катрин на мгновение почувствовала на себе взгляд Филиппа, и нежное, обеспокоенное выражение его глаз ободрило ее. Тошнота прошла, Катрин как будто передались силы Эрменгарды. Казалось, удушающая тяжесть в груди стала меньше… Почему именно в этот момент она случайно поймала взгляд Гарэна? Его глаза сверкали ненавистью, и она вздрогнула. Лицо казначея было лицом сумасшедшего. К счастью, жуткий момент быстро миновал.
Через несколько минут Катрин была уже на свежем воздухе, поддерживаемая крепкой рукой Эрменгарды.
Ночь была холодная и темная, но не было дыма горящих свечей и тяжелых облаков ладана, висевших в часовне.
— Тебе уже лучше? — спросила Эрменгарда.
Катрин ответила ей с благодарной улыбкой.
— Гораздо лучше, я так благодарна тебе. Если бы тебя не было, я стала бы посмешищем.
— Ба! Какая чушь! Но тебе следовало сказать мне, в чем дело. Герцог… знает?
— Нет еще!
Они направились к зданиям аббатства, которые располагались к югу и западу от часовни. Перед жилищем приора горели факелы в железных подставках, но остальная часть монастыря была погружена в темноту и молчание.
— Это зловещее место! — сказала, дрожа, Эрменгарда. Пойдем отсюда. Слава Богу, у меня хватило ума приказать моим людям доставить сюда носилки и ждать меня.
Возможно, я не смогла бы вернуться по этой дороге пешком, по снегу. Сообщить твоему мужу о том, что я забираю тебя с собой?
— Нет необходимости, — сказала Катрин, отрицательно качая головой. — Мой муж не интересуется тем, что я делаю.
— В таком случае он либо бессердечный, либо полный дурак. Я никогда не могла понять, что на уме у мессира Гарэна. Идем, моя дорогая!
И две женщины направились к воротам аббатства, приветствуя по дороге друзей и знакомых, мимо которых они проходили. Они уже готовились забраться в свой довольно нескладный экипаж, когда к ним подошел паж. В руке у него была записка, которую он протянул Катрин.
— От монсеньора, — прошептал он.
Катрин узнала Жана де Ланнуа. Юноша улыбнулся ей, отвесил низкий почтительный поклон и поспешил назад, чтобы присоединиться к эскорту своего хозяина.
Обе женщины забрались в носилки и утонули в подушках. Эрменгарда подсунула грелку под ноги Катрин, которая поспешно развернула записку и стала разбирать ее при мерцающем свете свечи, прикрепленной к стенке носилок золотым кольцом. Кожаные занавески были надежной защитой от пронизывающего ветра, но Катрин промерзла до мозга костей, и зубы ее стучали от озноба еще несколько минут. Однако записка Филиппа обрадовала ее.
«Приходи ко мне сегодня вечером, — писал герцог. Я умоляю тебя! Я страстно желаю тебя видеть, и я буду здесь только три дня. Прости, что надоедаю тебе. Пойми, я слишком люблю тебя! Ланнуа будет ждать тебя у садовых ворот до полуночи…»
Записка не была подписана, но Катрин и без того знала, от кого она. Она скатала бумагу в шарик и спрятала ее в сумочке для четок. Тотчас же она почувствовала, что может дышать более свободно. Казалось, что горе, которое угнетало ее со вчерашнего дня, уменьшается.
Она вдруг обрела надежду на скорое спасение своей подруги. Ее мучила мысль о том, что хрупкая и чувствительная Одетта закована в кандалы и брошена в темницу. Но, благодарение Богу, она будет иметь возможность этим вечером умолять Филиппа о пощаде и освобождении своей подруги. Как только она подумала об этом, головокружение прекратилось, она согрелась. И сегодня ночью она будет с Филиппом… ощутит его ласковые руки и услышит нежные слова!
