Графу Гаугвицу было известно, что Морис Август неоднократно посещал судебную палату, занимавшуюся тяжбами о наследстве, но всякий раз наталкивался на бюрократическую рутину, чиновное крючкотворство. «А чем вы докажете, что вы единственный мужской наследник генерала Беньова?» — вопрошали чиновники. Морис писал новые объяснения, прилагал выписки из метрических книг, наконец, дал двум чиновникам щедрые взятки. Крючкотворы как будто стали любезнее, пообещали сдвинуть дело с мёртвой точки.
В «Весёлом рейтаре» Беньов обедал не в общем зале, а в одном из отдельных кабинетов, предназначавшихся для чистой публики и интимных встреч. Кабинеты располагались в глубине помещения, куда почти не доносились пьяные крики и песни. Обслуживали здесь смазливые молодые служанки. Приходил Морис в трактир всегда не один, а в сопровождении двух рослых чернявых парней-трансильванцев, по виду похожих скорее на валахов или молдаван, чем на венгров. Телохранители оставались у дверей кабинета, садились за маленький столик, пили пиво и переговаривались друг с другом на своём языке. Беньов же обедал обычно в одиночестве.
Лишь однажды этот привычный распорядок был нарушен визитом к Морису Августу пожилого господина в поношенном сюртуке. И это не ускользнуло от пристального взгляда полицейского агента. В посетителе не трудно было распознать представителя определённой породы людей, так называемых чернильных крыс, иначе говоря — мелкого отставного чиновника, промышлявшего составлением всяких ходатайств и жалоб и перепиской бумаг. В течение часа или двух этот человек помогал Морису Августу составлять нужный документ, а потом переписывал его каллиграфическим почерком. Беньов отдал распоряжение трактирной служанке принести для гостя обед.
И ещё агенты заметили нечто пикантное. Морис Август явно увлечён этой самой трактирной служанкой, рослой голубоглазой красавицей. Зовут её Марта, родом она из Тироля, нрава общительного и не против того, чтобы принимать ухаживания богатых посетителей. Беньов дарит ей подарки и уединяется с ней в отдельном кабинете. Всё, кажется, идёт к их сближению, а возможно и...
— Можете не продолжать, — перебил Гаугвиц начальника сыскной службы. — Это уже не имеет существенного значения. Предоставим ловеласу возможность волочиться за польскими девками, а наших австрийских пусть оставит в покое. Вот ещё один аргумент в пользу ужесточения закона о нравственности и запрещения женской прислуги в трактирах и гостиницах.
Министр решил, что настала пора действовать. Для деликатного поручения он выбрал одного из своих сотрудников, уже немолодого, и напутствовал его.
— Вы выступаете в роли доброжелателя Мориса Августа. Скажем, старого друга и сослуживца его покойного отца-генерала. Вы не скрываете, что имеете прямое отношение к полицейской службе. От вашего приятеля, допустим, моего личного секретаря, вы узнали, что над Морисом сгущаются тучи. Ему грозит арест, заключение в крепость. По повелению императрицы трансильванские имения у него конфискованы и возвращены его зятьям и сёстрам. Вы на правах друга старого Беньова предупреждаете Мориса об опасности. Вот и всё. Никакого решения вы ему не предлагаете. Здравый смысл подскажет Морису Августу незамедлительно бежать в Польшу, где у него есть родня и пристанище. Уясните себе, мой дорогой, их величествам угодно, чтобы Морис Август Беньов покинул пределы Священной Римской империи. Моим жандармам дано распоряжение арестовать его. Но они придут в гостиницу «Дагмар», когда венгра уже не будет в Вене. Вы уяснили задачу?
— Вполне, ваше высокопревосходительство.
— Тогда действуйте. И немного сентиментальности. Психологический парадокс — нахалы, подобные Морису, иногда бывают сентиментальны. Присочините, что во время оно вы, тогда ещё молодой офицер, гостили в имении старого Беньова, ещё не генерала, и держали на коленях маленького Мориса.
Выслушав напутствия министра, сотрудник, названный для этого случая Ульрихом Мидденхорстом, отправился в трактир «Весёлый рейтар», где в то время как раз обедал Морис. Два дюжих детины загородили ему вход в отдельный кабинет, угрожающе сверкая белками глаз.
