Катарсис. Подноготная любви (Психоаналитическая эпопея) - страница 372

премьер-министра и воспитателя, актёрствовал на сцене, волочился за подставленными (!) ему женщинами и ввязывался в ночные потасовки. Нерон, верно, так до самого «своего» самоубийства и был уверен, что пристрастия к этим занятиям были его личными. И этот тоже: казалось бы, император, а марионетка в чужих руках. И это индивид, который вошёл в историю как независимый в своих злодействах! Словом, Распутин — явление надвременное.

Я даже не стал на этот раз дочитывать Сенеку до конца — ну его с его внушениями. Интересно, пожалуй, только то, что на логическом уровне он смог создать такую философскую систему, которая столь многими воспринимается как нравственная, чуть не христианская. Впрочем, это закономерно: Сенека был государственник (кстати, как оказалось, любимейший автор Софьи Андреевны!), считал, что идею государственную можно соединить с религиозной, а потому без зазрения совести, принимая участие в политических убийствах, писал нравственные наставления. Убивал, в частности, чтобы возвести своего воспитанника Нерона на престол.

А вот Лев Николаевич считал, что учение Христа с государственническим казарменным мышлением несовместимо принципиально: получается лишь обман и подлог — за что ему власти келейку в Суздальском монастыре для изоляции и исправления и приготовили. В том самом, в котором монахи заточили когда-то первую жену Петра I, безвинно им осуждённую. А Лев Николаевич не смущался и всё равно писал, что ему открывалось.

Толстого в этот раз я тоже читал и с удивлением обнаружил, что он ещё и драматург. Ему, оказывается, писать пьесы даже нравилось: дескать, разговор действующих лиц льётся как бы сам собой — и «получается хорошо». Не все его пьесы, на мой взгляд, равно хороши, некоторые он даже похоронил в ящиках своего рабочего стола до времён посмертных полных собраний сочинений, но есть такие, которые попросту потрясают! Скажем, он описал Эдипов комплекс с противоположной стороны — с материнской. Оказывается, во времена Толстого матери убивали своих детей следующим образом: клали на новорождённого доску и сверху садились. Кости и череп с хрустом сминались — потом закапывали, часто в своём же погребе. Но самое отвратительное заключалось в том, что, прежде чем усесться, матери младенцев «крестили» — надевали нательный крещальный крестик и окропляли. Ведь убить некрещёного считалось — грех. Естественно, такую «неизящную» словесность запрещали: в те времена правды боялись точно так же, как и сейчас. Культ некрофилической матери охраняет любая иерархия.

Прочитать успел только два тома. Мало. А вообще-то Толстого можно по-настоящему читать только там, где он и писал — на просторе. Здесь самое место.

Читать хочется очень. Чем с большим числом подобных Сенеке авторов прощаешься, тем больше хочется в который раз перечитать тех, которые остаются — Библию, Елену Уайт, Толстого. А ещё хочется, наконец, разобраться с Платоном. А то мы с ним до конца отношения ещё не выяснили. Во-первых, читал не всё, во-вторых, довольно давно. Кстати, Платон — это в переводе с греческого «большой», «амбал». Да-да, то самое прозвище, которое было у меня, когда в сибирской тайге работал! Он ещё, как и я в молодости, был борцом — отсюда и прозвище. Есть вариант перевода — лоб широкий. Тоже подходит.

Тут тебе многие привет передают, в особенности тётя Зина. Просила тебе передать, чтобы сюда меня одного больше не отпускала: замучилась мне готовить.

Я её пару раз лечил. Раз полдня лежала без сил, поработали — поднялась как ясное солнышко.

Последние дни после того, как от редактирования голова отключалась, отдыхая, обучал Витю психокатарсису. Сидим, развалясь в креслах, — ну чем не античные философы! А позавчера он решился и провёл первый сеанс с сыном. Дениска, казалось бы, заболел тривиальной ангиной — но чего только не оказалось на горле у него наверчено! И тряпки, и проволока, и какой-то металл, который они долго резали автогеном. Хотя вирус он и есть вирус, состояние Дениски резко улучшилось. Так что этот городок не без благословения от нашего с тобой здесь пребывания.