— Вы покраснели, — довольно заметил Керк, — это ведь мою одежду вы так внимательно рассматривали?
— Конечно, — слишком быстро согласилась она.
— Почему, Энди, вы говорите, что вам нравится то, что вы видите, когда смотрите на меня? Не нужно.
— Обещаю, что не буду.
«Но это же будет ложь, — сказала она себе. — Мне нравится то, что я вижу, Керк Форрестер, и вы это знаете!»
Положив руки ей на плечи, он позволил своим черным глазам встретиться с ее глубокими синими.
— Когда я смотрю на вас, Энди, то вижу женщину, которая очень красива как внутри, так и снаружи. Вы особенная.
Тот момент, о котором она мечтала в своих фантазиях, наступил, стал реальностью, теперь он должен поцеловать ее нежно и чувственно.
— Я испытываю то же самое, когда смотрю на вас, — прошептала она, — вы особенный человек для меня.
Керк колебался. Сказать ей, что она красива, — это одно, совсем другое — примириться с ее открытым обожанием. Конечно, она имела в виду именно то, что сказала. В этом вся проблема. Он должен решить, может ли он принять и честно ответить тем же, прежде чем что-либо произойдет.
Осознав, что она в его объятиях, Керк переключил свое внимание на ящик, который она хотела открыть.
— Вы сказали, что вам требуется помощь с этим ящиком?
«Это может подождать, — подумала Энди. — Почему же ты отталкиваешь меня? Что не так? Что я такого сказала? Что я сделала не так?»
Керк подошел к ящику и достал из него последнее из содержащегося в нем.
Как только он это сделал, у Энди перехватило дыхание.
— Господи, Керк, смотрите.
Отступив назад, он наблюдал за ее реакцией. И ему было совершенно не нужно участвовать в ее чувстве благодарности к деду за созданное им.
Он почувствовал, что Энди должна пережить это мгновение одна. Сначала она напала на след карусели, затем направила всю свою энергию на ее реконструкцию в надежде на группу инвесторов, которых она едва знала. Единственный знакомый ей человек был тот самый Роберт Майлз. Керк надеялся, что этот человек привил Энди большую любовь к искусству. В противном случае она могла здорово разочароваться.
Тем временем Энди протянула руки к карусели, трогая резьбу и стирая пыль с сидений.
— Это именно то, что я искала, — сказала она, — колесница влюбленных. Бьюсь об заклад, если бы она могла говорить, то рассказала бы много историй.
— Возможно, — согласился Керк, — хотя я сомневаюсь, что люди раньше были совсем другие, не похожие на сегодняшних.
— Думаю, вы правы, — согласилась Энди. — Люди так же влюблялись, как и мы сегодня.
— Мы? — тихо переспросил он, подойдя к ней вплотную. Внутренняя борьба Керка с самим собой закончилась. Какую бы эмоциональную жертву ни приносила Энди, она заслуживает уважения, пусть даже это будет стоить ему его гордости.
— Ну… я имела в виду… я совсем не хотела сказать… О черт… — Отвернувшись, она спрятала лицо.
— Успокойтесь, Энди. — Он коснулся ее плеча. — Это специфика нашего языка. У некоторых слов есть несколько значений.
— Вы все время вынуждаете меня говорить не то, что я хочу сказать, и вытаскиваете из меня все самое плохое…
— Это смешно, — обняв ее и прижав к своей груди, сказал Керк, — потому что вы вынуждаете меня говорить именно то, что я хочу сказать, и вытаскиваете из меня все самое хорошее… — Он погладил ее по голове. — Когда я с вами, то чувствую что-то особенное.
Она сцепила его руки со своими и придвинулась еще ближе.
— А я все равно думаю по-своему.
Медленно повернув Энди лицом к себе, Керк поцеловал ее. Стремительность его поцелуя ошеломила Энди и разбудила в ней бурю эмоций.
— Вы смотрите на меня с таким же выражением лица, с каким смотрели на карусель, — прошептал Керк.
Энди не смогла бы описать, что она чувствовала, но одно она знала точно. Она в объятиях Керка! Но чувство юмора ей никогда не изменяло.
— Знаете, — сказала она, — в моем сердце есть немного места для антикварных вещей.
— Да? Что вы говорите! — Его губы растянулись в сардонической усмешке. — Вы считаете, что тридцать два — это уже антиквариат?
— Ну… — протянула она, радуясь, что он перестал быть таким серьезным, — некоторые антикварные вещи… просто лучше сохраняются.
