— Баста! — произнес он вслух, — теперь можно и поработать.
Горничная внесла стакан кофе.
Он велел поставить поднос на табурет подле мольберта, сам сел перед ним и уставился на чистый холст.
Будет, будет картина! Ничего, что месяца три он не брал в руки кисти и безумствовал. Такие развлечения не особенно вредны. Даже необходимы. Зато, какие он перевидал рожи! Какую гамму ощущений он уследил на человеческих лицах!.. Это не пройдет бесследно.
И ему на холсте стали представляться картины. То — внутренность «Café de Paris» при освещении электрических фонарей, то игорный зал, то отдельные эпизоды игры, то отдельные лица. Он взял уголь и стал чертить им по холсту. Вот отставной корнет в потертых рейтузах с лицом Дон-Кихота, вот наглое лицо его приятеля, Кострыгина, еврей, армянин, а вот тот артельщик, который повесился, промотав доверенные ему деньги.
— Папа рисует! — раздался за его спиной голос Саши, и он быстро обернулся, радостный и счастливый.
В дверях мастерской стояла Наталья Александровна в каракулевой кофте, в такой же шапочке, свежая, румяная с мороза, и глядела на Виталина радостным взглядом.
Он понял сразу ее мысли и весело ответил:
— Бросил, хочу работать!
Она только засмеялась в ответ и быстро кивнула головою.
Виталин взял палитру и стал выпускать на нее краски.
— Хочешь завтракать, или подождешь обеда? — спросила Наталья Александровна.
— Подожду обеда, — ответил Виталин, смешивая краски, и взял кисть.
Наталья Александровна села подле него. Саша притащил в мастерскую складную крепость и уселся с нею на полу.
— Это все эскизы, — говорил Виталин, быстро водя по холсту кистью, — типы, которые я видел! Я изображу игру в момент азарта. Увидишь, какая будет картина! Ты думала, что уже всему шабаш? Наталья Александровна кивнула.
— Я боялась. Ты так увлекся игрою. Правда, мы от игры поправили все дела, но теперь я ее проклинала. Это гадость! Пока ты выигрывал, я не думала об этом. Но когда ты стал проигрывать… ты проигрывал чужие деньги и то — тяжело, а если это трудовые, если это последние… ужасно!..
— Ну, таких бы я не проиграл, — с уверенностью ответил Виталин.
— А в первый раз?..
Виталин подумал об этом первом разе и ему на миг стало жутко.
— Теперь Чирков выигрывает, — сказал он: — только он умнее меня. Ходит не каждый вечер.
— Она была и хвалилась. Говорила, тысячу выиграл.
— Мама, купи мне пушку! — закричал Саша, — такую, как мы видели.
— Я куплю! — сказал Виталин, быстро водя по холсту кистью.
— Это кто? — спросила Наталья Александровна, указывая на Кострыгина.
— Тот, кто свел меня в клуб. Приятель. Кажется, маклер, или какой-то агент.
— Прямо разбойник.
— Вроде этого! — засмеялся Виталин. — Я хотел еще зарисовать маклера, который помог мне тогда отыграться, и все не могу схватить его рожи. Вот так и мерещится, а на холст не дается…
— Кушать подано, — доложила горничная.
Они прошли в столовую и Виталину казалось все вокруг обновленным, возрожденным.
— Нога моя в клубе не будет! — сказал он громко. — Вечером поедем к Чиркову.
— Вот тебе и твоя удача, — сказал патрон чертенку, — чувствуешь?
— Пхе! — ответил чертенок, — это он только так… У него ничего, ничего не останется и он у нас будет… И он, и все!.. Я знал, что делал. У меня время еще есть…
Чирковы, видимо, поправились. Сам, в лохматом рыжем домашнем пиджаке, выскочил в кухню на голос Виталина и радостно закричал:
— А, наконец-то! Маня, Федор Павлович с женой!
— Сейчас! — откликнулась жена Чиркова, и в ее голосе слышалось довольство.
Виталины вошли в большую комнату. Здесь прежде стоял продавленный диван, убогий стол и плетеные соломой дачные стулья.
Теперь кисейные занавески украшали три окна, а в комнате стоял полный гарнитур будуарной мебели, и все вокруг имело уютный вид.
— Сейчас устроимся! — сказал Чирков и выбежал в кухню.
Марья Павловна в красивом шерстяном капоте (что она считала почти «шиком») вышла к гостям и, крепко поцеловавшись с Натальей Александровной и пожав руку Виталину, сказала:
— Я думала, вы и не покажетесь!
— Ну, вот! Старые приятели, чай! — добродушно ответил Виталин и спросил, невольно оглядываясь по сторонам:
