Молча мы съели салат "фирменный" из вареной картошки с луком, взялись за гуляш, почти холодный, с немыслимой подливкой. В армии, конечно, обо всем этом я и не мечтал. Но армия есть армия. Один раз, правда, Шухрат нам приготовил потрясающий плов — когда мы раздобыли морковь, черный молотый перец, свежую баранину в виде месячного барашка, изюм… Всю ночь пировали. Но это один только раз.
— Какое-то невеселое у нас с тобой свадебное путешествие, — заметила Оля.
— Почему?
— Я и сама думаю: почему? — она подняла глаза. — Может быть, действительно подождать надо было до июня? Хоть потеплело бы. Как ты думаешь?
— Я думаю, что ждать не надо было, — ответил я. Настроение мое поднималось с каждым кусочком гуляша и глотком вина. — Давай еще выпьем.
— Давай, — сказала Оля и, отставив мизинец, двумя пальцами взяла фужер за высокую граненую ножку. — Выпьем, — глаза ее казались совсем темными, глубокими, и я видел, как усталость и раздражение в них понемногу переливаются во что-то иное, то, чего я любил и чего не находил в ее глазах давно. — За что? За любовь, — ответила она себе и выпила. Сморщила нос. — Все-таки дикая кислятина этот твой "Рислинг".
— Мой, — улыбнулся я, коснувшись под столом ее ноги, а она смотрела на меня сквозь блестящее стекло фужера. — Оленька, — шепотом я назвал ее, как прежде, до армии.
— Что Коленька? — прошептала она в ответ.
— Я тебя люблю.
— Спасибо, — она опустила фужер. — Помнишь, в детстве была игра, кто кого переглядит?
— Помню.
— Я у всех выигрывала. Давай.
Она выиграла. Я глядел, глядел и мне стало казаться, что я тону в ее зрачках, и пошел бы ко дну, не моргни я и не спрячь глаза, как только в зале притушили свет.
Оля захлопала в ладоши.
— Закругляйтесь, молодые люди, — сказала официантка, подсчитывая выручку на счетах.
— У нас еще мороженое с вареньем, — вспомнила Оля.
Я отправился на поиски сочногубого и не сразу отыскал его в лабиринтах.
— Мороженое принесите, пожалуйста.
— А уже нет мороженого, — почему-то с вызовом ответил он. — Закрыто все…
— Мы ждали больше получаса, — сказал я тихо. — Принесите, пожалуйста.
— Ты что, угрожаешь мне? — он поднялся со стула.
— Я вам не угрожаю, — постарался улыбнуться я. — Может быть, у меня просто голос такой. Мы заказали мороженое и…
— А в милиции не хочешь мороженого покушать? А?
— Не понял.
— Сейчас поймешь. Володя, — позвал он, и из глубины лабиринта появился жующий милиционер. — Здесь пьяный.
— Я пьяный? — Возможно, потому, что бывал в ресторанах всего несколько раз в жизни, я опешил. — Я?
— В чем дело, гражданин?
Я хотел объяснить, но кровь бросилась в голову, задрожало что-то, точно закипая, вверху грудной клетки, и я в самом деле, должно быть, стал похож на пьяного. Со мной теперь часто такое, даже из-за пустяков.
— Пройдемте, — милиционер, щуплый человек лет тридцати с рыженькими усиками, цепко ухватил меня за руку выше локтя и повел в зал.
— Что ты натворил? — Оля испуганно вскочила, уронив стул. — Что он натворил, товарищ милиционер?
— С вами, гражданин?
— Да, конечно, мы… у нас свадебное путешествие, товарищ милиционер, — выпалила она, показывая обручальное кольцо.
— Оль, — сказал я. — Ну при чем здесь?
Милиционер крепко держал меня.
— Отпустите его, пожалуйста, — попросила Оля, и он отпустил, готовый в любой момент снова схватить.
— Документы у вас имеются?
Оля поспешно вытащила из сумочки паспорт. Проверив, милиционер потребовал и мой паспорт. Из-за столиков на нас смотрели с любопытством.
— Мы здесь, в гостинице, живем, — сказала Оля, — В триста седьмом номере.
— Ясно, — сказал милиционер. — Чтобы больше этого не было. — Он вернул мне паспорт и ушел.
Появился официант.
— С вас одиннадцать восемьдесят восемь.
Я заплатил. Оля вышла из ресторана, а я дожидался сдачи.
— И две копейки? — осведомился сочногубый, бросив гривенник. Монетка прокатилась по скатерти и упала на пол.
— Поднимите, — сказал я.
Ненавистно пыхтя, он поднял.
— Что, две копейки тебе еще?
— Да, — сказал я. — Еще две копейки.
Оля сидела на диване в фойе. Там было много народу, в основном фронтовики. Разговаривали они в полный голос. Смеялись.
