Картинки похождений бравого солдата Швейка - страница 30
Батальон был уже в Фюзешабони, когда выяснилось, что одна рота потеряла полевую кухню. Как было установлено, злополучная полевая кухня вообще осталась в Кирай-Хиде, поскольку ее персонал накануне отъезда был отправлен на гауптвахту за дебош, учиненный в городе. Мало того, ротные кашевары сумели так ловко устроиться, что продолжали сидеть на «губе» и тогда, когда их маршевая рота уже проезжала через Венгрию. Рота без кухни была прикреплена на приварок к другой полевой кухне, что не обошлось без ругни между солдатами обеих рот, назначенными чистить картошку. Обе стороны доказывали, что они не олухи — ишачить на других.
На втором пути на станции стоял состав с разбитыми аэропланами и орудиями. Приблизившись к группе солдат, поручик Дуб услышал рассудительный голос Швейка: «С какой стороны ни посмотреть, а все одно это военные трофеи. Оно, конечно, ясное дело, — на первый взгляд не совсем приятно — читать вот тут на лафете: «Императорско-королевский артиллерийский дивизион». Видно, сначала эта пушка попала к русским, а потом уж нам пришлось отбивать ее обратно. Это все равно, как с тем солдатом еще в наполеоновскую войну! В одном бою неприятельский солдат вырвал у него из рук фляжку. Так этот солдат не поленился, потопал ночью во вражеский лагерь, притащил свою фляжку обратно да еще оказался в барыше, потому что у неприятеля на ночь выдавали водку!» Дуб ограничился краткой репликой: «А ну, Швейк, проваливайте отсюда!»
Уходя, Швейк встретил надпоручика Лукаша. «Так что осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, ротный ординарец Швейк просит новых приказаний!» — «Послушайте, Швейк, — сказал надпоручик, — вы уже забыли, как я вас обозвал?» — «Осмелюсь доложить, никак нет, не забыл. Я же не то, что один вольноопределяющийся, Железный по фамилии… Был у нас тогда полковник Флидлер фон Бумеранг. А в тот год на первое мая пришел приказ ни одного солдата из казарм не выпускать. И вот, значит, этот самый наш полковник шнырял по Праге и где-то возле Пороховой башни ему-таки посчастливилось: встретил он Железного, который шлялся по городу еще со вчерашнего дня. Полковник сразу на Железного: «Я тебе там, я тебя научить!»
«Ты есть мой, я дофолен, што тебя поймать! Я тебе покатать «den ersten Mai»! Ты ешть мой, я тебя пошадить в арешт, крепко зашалить!» Заграбастал его Флидлер и в казармы, а по дороге еще наговорил разной дряни, грозился все время и только, знай себе, без конца спрашивал, как его фамилия. «Шелезный, Шелезный, я тепе дам, я тепя научить!» Ну, а Железному, тому теперь все было трын-трава! Идут они по улице «На Поржичи» мимо одного ресторана, а он хлоп… — юркнул в подворотню, а оттуда смылся через проходной двор. Одним словом испортил он старому хрычу всю музыку, не дал себя на губу засадить. Полковник так взбеленился, что со злости позабыл его фамилию. Перепутал.
Пришел он в казармы и давай до потолка прыгать (благо потолок низкий)! Дежурный по батальону только удивляется — чего это вдруг старый хрыч на своем ломаном чешском заговорил? А тот вопит благим матом: «Метный пошадить, Метный пошадить, Шфинцовый пошадить, Олофьяный пошадить!» Ох, и мучился дед! Изо дня в день только и спрашивал: поймали уже, наконец, Метного, Шфинцового, Олофьяного? Он и полк весь приказал выстроить, да только Железного, о котором это уже все знали, перевели в околоток, потому что по профессии он был зубной техник. Все было хорошо, пока одному из нашего полка в погребке «У Буцеков» не подвезло — проткнул он драгуна.
Тут уж построили в карре всех как есть, поголовно. Пришлось выйти и околотку, а кто был сильно хворый, того двое поддерживали. Ничего не попишешь, пришлось стать в строй и Железному. Наш полковник смотрит тигром, обходит карре и вдруг замечает Железного. Ну!.. Давай он тут перед ним подскакивать, и орет, и орет: «Ты от меня не уйти! Ты от меня не убешать!» И вкатил ему целый месяц! Но потом у старика разболелся зуб и он приказал привести Железного, чтобы тот его вырвал. Железный тащил этот зуб целых полчаса, так что старого хрыча три раза окатывали холодной водой. Но зато дед утихомирился и оставшиеся две недели Железному простил… Вот какая катавасия вышла оттого, что начальник забыл фамилию подчиненного!»
