Перед отходом эшелона его нагнал поезд с солдатами, которые по разным причинам отстали от своих частей. Среди них оказался и вольноопределяющийся Марек, обвиненный в свое время в мятеже за отказ чистить отхожие места. Явившись по начальству, Марек услышал от капитана Сагнера: «Вы позор полка, вольноопределяющийся! Но вы можете искупить свою вину; человек вы интеллигентный и владеете, несомненно, даром сочинительства. Назначаю вас батальонным историографом!» Вольноопределяющийся, приложив руку к сердцу, обещал: «Буду заносить в историю все славные деяния нашего батальона! Особенно теперь, когда наш батальон покроет своими героическими сынами поле брани, дабы страницы его истории были заполнены лаврами побед!»
Затем капитан Сагнер распорядился вызвать каптенармуса Ванека. «Вольноопределяющийся Марек будет находиться в вашем вагоне вместе со Швейком. Марек есть politischverdachtig, политически неблагонадежный. Господи боже, о ком только в наше время этого не говорят!.. В общем, вы меня понимаете… Я вас только хочу предупредить, если бы он начал болтать что-нибудь такое, ну, сами знаете… так чтоб вы это тут же одернули! Просто скажите ему, пусть прекратит свои разговоры, и делу конец. Я, конечно, не думаю, что вы сразу побежите ко мне! Поговорите с ним по-дружески. Одним словом, я не желаю ничего слышать, потому что… Вам понятно? Такое дело всегда бросает тень на весь батальон!»
Вернувшись обратно, Ванек отвел вольноопределяющегося Марека в сторону и сказал: «Дружище, вы на подозрении, но это не важно! Только не слишком распространяйтесь при этом Ходоунском, телефонисте». Едва он успел это сказать, как Ходоунский, шатаясь, неверными шагами подошел к ним, заключил каптенармуса в свои объятия и, всхлипывая, заговорил пьяным голосом: «Мы друг дружку никогда не покинем; что услышу по телефону, сразу все скажу! С… ь мне на присягу!» Между тем в углу во всеуслышание молился Балоун, упрашивавший богородицу, чтобы она не оставила его своими заботами. Святая дева и впрямь услыхала его мольбу, потому что вольноопределяющийся вынул из своего тощего «сидора» несколько коробочек сардин и роздал каждому по одной.
Балоун открыл чемоданчик надпоручика Лукаша и положил свою коробочку вместо той, которую незадолго до этого оттуда украл. Но когда все остальные принялись с аппетитом уплетать свои сардинки, Балоун не устоял перед искушением, открыл чемоданчик и моментально сардины слопал. Теперь уже, однако, дева Мария отвернулась от него, ибо в этот момент перед вагоном появился ординарец Матушич с приказанием: «Балоун, тащи своему обер-лейтенанту сардинки!» — «Быть оплеухам!» — сказал каптенармус Ванек. «Что же вы, интересно, такого сделали, что бог вас так ужасно наказывает? — спросил вольноопределяющийся. — В вашем прошлом должен быть какой-то большой грех. Не выдули вы еще мальчишкой церковное вино у священника в погребе? Не лазили к нему за грушами?»
«Все дело в том, — заключил вольноопределяющийся, — что вы не умеете как следует молиться, чтобы бог вас прибрал к себе». Балоун лишь простонал, что он уже много раз молил бога, чтобы его желудок как-нибудь сжался. «Жена из-за этого с детьми в Клокоты на богомолье ходила…» — «Знаю, — откликнулся Швейк, — это под Табором, там у них шикарная дева Мария с фальшивыми бриллиантами. Ее как-то хотел обобрать один церковный сторож из Словакии. Но сначала ему захотелось очиститься от всех старых грехов, а заодно он, дурень, покаялся и в том, что собирается завтра обчистить деву Марию. Бедолага не то чтобы помолиться, — даже пикнуть не успел, его хвать за шкирку и в жандармский участок!»
«Даже Клокоты, — продолжал Балоун, — и те не помогли мне от обжорства… Не успеет жена придти с богомолья, а двух кур как не бывало! Раз, когда дети молились в Клокотах, чтобы их тятенька опять чего не сожрал, попался мне во дворе на глаза индюк. Только тогда я за него чуть жизнью не поплатился: застряла у меня косточка в горле! Не будь у меня в ту пору ученика, — он окаянную вытащил, — не сидеть мне тут с вами ни в жисть. Маленький был парнишечка, ладный такой, круглый, крепенький, как сбитень…» — «Покажи язык», — сказал Швейк. Балоун высунул язык. «Так и знал, — воскликнул Швейк, — он и ученика сожрал!»