Мэтр Мальвуа покраснел.
– Тебе есть на что пожаловаться? – сказал он.
– Эти двое не желают работать, а лакей не хочет служить. Они заявляют, что не обязаны исполнять моих приказаний.
В третий раз Леон повторил, на сей раз глухим и совершенно исказившимся голосом:
– Хорошо!
– Хозяин, – заговорил снова главный письмоводитель, заметно колебавшийся, – оказывается, я знаю одно обстоятельство, о котором вы, похоже, не осведомлены. Со времен мэтра Дебена были лица, стремившиеся завладеть кое-какими бумагами из архива семейства де Клар.
– Все бумаги семейства де Клар целы, – сухо прервал его мэтр Мальвуа.
– Тем лучше, хозяин, ибо завтра в одиннадцать утра у вас потребуют о них отчета.
Леон уставился на него. Летаннер взволнованно продолжал:
– Господин де Мальвуа, вы мне только что напомнили о временах, когда вы питали ко мне некие дружеские чувства, ибо выбрали в секунданты одного поединка…
– Что из этого? – нетерпеливо сказал молодой нотариус.
– Послушайте, Леон… – начал главный письмоводитель.
Он овладел собой и сказал:
– Послушайте, господин де Мальвуа! Не может быть, чтобы в наступивших обстоятельствах вам не нужна была помощь!
Леон выпрямился и по-прежнему молчал.
– Господин де Мальвуа, – продолжал Летаннер почти умоляющим тоном, – вы были добры ко мне. Вы же знаете о моих связях с теми, кого вы прогнали, а меня оставили при себе. Я был человек замешанный, но не пропащий; вы это поняли, хотя были еще так молоды… и с той поры я ваш телом и душой, господин де Мальвуа!
– Вы не дали мне повода пожалеть о моем поступке, – отвечал молодой нотариус, отведя взгляд.
– А на деле выходит, что вы не так уж в этом убеждены, – горько произнес Летаннер. – Вы мне не доверяете.
Он сделал шаг к Леону и добавил:
– Я служил вам верой и правдой, клянусь! Никакой заслуги в этом не было… но опасность была.
Въедливый глаз Мальвуа впился в него.
– Будь у вас ко мне доверие, – продолжал главный письмоводитель, – расспроси вы меня по-хорошему, я б вам уже давно признался, что меня гнетет. В моей жизни есть две недели, от силы два месяца, которые я хотел бы переписать ценой всей моей крови…
Устало улыбаясь, Леон протянул ему руку.
– Тебя преследовали, – сказал он, – может, даже угрожали после того…
– Осаждали, нападали, дважды ранили! – пробормотал Летаннер.
– А… – сказал молодой нотариус.
Слово, которое он намеревался произнести, застыло у него на губах.
– Ты не жаловался в полицию, – сказал он. – Значит, что-то тебя останавливает и ты не можешь ничего поделать.
– Я не могу, это правда, – совсем тихо проговорил Летаннер, – но вы…
Леон убрал руку.
– Ты любишь мою сестру, – прошептал он. – Ты не в своем уме!
И, поскольку краска бросилась Летаннеру в лицо, Леон закончил ласковым и прочувствованным голосом:
– Не один ты страдаешь. Все, что ты можешь мне сказать, я и так знаю. Оставь меня и не держи на меня зла.
Главный письмоводитель удалился, не проронив больше ни слова. Лишь только закрылась дверь, Мальвуа обхватил голову руками.
– Да, – подумал он вслух после долгого молчания, – я все знаю, или, по крайней мере, мне кажется, что все – и никакого проку мне от этого нет! И даже если еще что-то узнаю, проку все равно не будет! Час наступает. Чувствую, как он близится. Эти люди смыкают кольцо вокруг меня, и выбраться из него нельзя. Бежать не годится: у меня нет оружия, чтобы сражаться…
– Нет оружия! – повторил он со странным отсутствующим выражением в глазах.
Его рука снова как бы невольно тронула ручку ящика под крышкою его рабочего стола, потом нырнула в ящик и вернулась с парой дорогих карманных пистолетов, отделанных слоновой костью с эмалью и инкрустацией.
– В сражении это не оружие, – прошептал он, рассматривая новенькие капсюли, сверкавшие на затравочном стержне пистолетов, – но это освобождает.
Его окаменевшие глаза широко раскрылись, как это случается, говорят, с теми, кого головокружение манит и тянет в бездну.
Он содрогнулся и отпрянул. Он и впрямь видел перед собой настоящую пропасть. Мучительная судорога передернула его лицо, меж тем как он бормотал в ответ на мрачные поползновения своей мысли:
