— Не беспокойтесь, синьорина. — Томмазо тронул ее за рукав. — Он еще никогда не смотрел на женщин так, как смотрит на вас. — (Странно, подумала Кьяра, гондольер явно ее не осуждает.) — Поехали. Я сберегу вас для него.
Лука шел за человеком в белой маске и старался не думать о предостережении Кьяры. В конце концов, он мужчина и не позволит, чтобы слова женщины превратили его в труса.
— Каковы планы? — потребовал он. — Скоро начнется?
— Я ничего не знаю. Меня просто послали за вами. Он был недоволен тем, что вы уехали из города.
— Я ему не слуга, — раздраженно отрезал Лука. — Он хочет, чтобы мы ему подчинялись, но не посвящает в свои планы.
— Мы даже не его слуги, мы всего лишь орудие в его руках, и в его власти использовать это орудие или выбросить за ненадобностью. — Голос незнакомца немного дрожал.
Они перебрались на другой берег канала на пароме, затем миновали переулки квартала Сан-Барнаба и очутились в каком-то дворе. Незнакомец постучал три раза в дверь ветхой лачуги.
Дверь открыли, и Лука вошел, не заметив, что его провожатый куда-то скрылся и он остался один.
Когда глаза Луки привыкли к темноте, он увидел, что единственным, кто находился, кроме него, в комнате, был человек в черно-золотой маске.
— Где вы пропадали?
Лука сосредоточился на голосе, но он был приглушен маской и почти неузнаваем.
— Это мое личное дело, — не сдерживая раздражения, ответил Лука. — Я ни перед кем не отчитываюсь.
— Вы передумали? — после долгой паузы спросил человек в маске. — Вы уже не с нами? — Он потрогал кинжал на боку. Не хотел бы он им воспользоваться, но если придется…
— Я же пришел, не так ли? К тому же если вы знаете меня так хорошо, как уверяли, то вам известно, что я человек слова.
— Приятно это слышать, Лука Дзани. Завтра к вечеру начнется. Все уже получили свои задания.
— А что делать мне?
— Мы встретимся с вами на улице Рива деи Скьявони.
— И что дальше?
— Не пройдет и двух часов, как Дворец дожей будет нашим.
— А зачем вам понадобился я? — вскипел Лука.
— Я уже вам говорил. Ваш черед наступит завтра. — Он помолчал и добавил: — И потом. — Он тихо засмеялся.
От этого смеха мурашки пробежали по спине Луки. Он и раньше смущал его, а теперь…
— Кто вы?
— Я уже говорил. Я тот, кто сделает вас знаменитым венецианцем.
— Черт побери, кто вы? — закричал Лука и сдернул с незнакомца черно-золотую маску.
Кьяра испытывала смешанные чувства, увидев, как открываются ворота в палаццо Дзани. Сейчас она заходит в клетку по собственной воле.
Она знала, что Лука к ней неравнодушен. Но насколько глубоко его чувство? Насколько долговечно? Ее чувства глубоки и вечны, как море. А это главное, убеждала она себя.
Охранник у ворот загородил ей дорогу.
— Вам нельзя входить.
— Это почему? — Томмазо оттолкнул охранника. — Дон Лука попросил меня привезти синьорину сюда.
— Я выполняю распоряжение дона Алвизе и синьоры Эмилии.
— Ты с ума сошел? Дон Лука тебе башку оторвет!
— Здесь я распоряжаюсь, — раздался с порога голос дона Алвизе. — Ее присутствие оскорбляет меня и мою жену.
— Да, — взвизгнула из-за его спины синьора Эмилия. — Я приглашала священника окропить святой водой комнаты, которые осквернила эта цыганка своим присутствием.
Кьяра содрогнулась так, словно ее ударили. Она однажды видела, что сделали с цыганкой, которую обвинили в колдовстве: ее тело было покрыто шрамами и рубцами от ожогов. Она не позволит, чтобы подобным образом обошлись с ее ребенком.
Она прижала руки к животу, как только неожиданная мысль о ребенке пришла ей в голову. Несмотря на охватившую ее панику, она обрадовалась. Они зачали ребенка! Что бы ни случилось, она всегда будет знать, что ее ребенок — плод любви.
— Дон Лука не позволит, — возразил Томмазо, — чтобы вы так обошлись с синьориной.
Кьяра потянула Томмазо за рукав.
— Пойдем, Томмазо. Я не унижусь до склоки на пороге его дома.
— Как ты смеешь, цыганское отродье? — прошипела Эмилия.
— Да, я цыганка и незаконнорожденная, — тихо ответила Кьяра, но в ее голосе не было смирения. — Но моей матерью была дочь цыганского барона, а моим отцом — Марко Парадини. — Гордо подняв голову, она посмотрела сначала на Эмилию, а потом на Алвизо. — Даже среди князей есть люди менее благородных кровей.
