Кьяра не успела ответить. Рядом с их гондолой появилась большая лодка, где под красным тентом был накрыт богатый стол.
— Эй, синьор Маска! — пьяным голосом крикнул человек в костюме мавра. — У нас тут отличное вино и много еды. Мы можем с вами поделиться, если вы поделитесь богатством, которое рядом с вами!
Предложение мавра было поддержано хором сидевших за столом мужчин в маскарадных костюмах, и Кьяра невольно придвинулась ближе к Луке. Хорошо, что Лука настоял на том, чтобы она закрыла лицо хотя бы полумаской.
Лука обнял ее за плечи, успокаивая.
— Вам надо бы поучиться хорошим манерам, синьоры, — сказал он более учтиво, чем если бы был один.
Один из гуляк встал из-за стола и, шатаясь, сделал несколько шагов.
— Это вы невежа. Разве церковь не вразумляет, что надо делиться? Мы все делимся, не так ли, друзья?
— Не смейте покушаться на то, что принадлежит мне, если не хотите остаток жизни, причем довольно короткий, провести инвалидом. — Лука холодно улыбнулся и обратился к гондольеру: — Греби, Томмазо.
Томмазо заработал веслом, и гондола без труда обогнала тяжелую лодку.
— Именно это я имел в виду, Кьяра, когда говорил об опасностях, подстерегающих девушку в Венеции. Знаешь, что случилось бы, будь ты одна и повстречайся с такой пьяной компанией? Знаешь? Вряд ли их остановил бы твой отказ.
— Я все понимаю, и лучше, чем ты думаешь.
Наступило молчание, нарушавшееся равномерным плеском весла Томмазо и обрывками песен и смеха с проплывавших мимо лодок.
Однако напряжение начало понемногу спадать, и Кьяра стала любоваться зданиями, построенными вдоль канала. В тот день, когда она высадилась на площади с баржи, доставившей ее в Венецию из Падуи, у нее не было времени осмотреться. Но сейчас ее заворожили уходящие ввысь каменные кружева дворцов.
Мягкий предвечерний свет выгодно оттенял пастельные краски стен. Морские ветры и соленый воздух превратили красный цвет кирпича в тускло-розовый, янтарный — в бледно-желтый и желтовато-коричневый. Только мрамор устоял против капризов природы и по-прежнему светился перламутром.
— Хочешь сойти на площади Сан-Марко? В кофейне Флориана можно послушать музыку и выпить кофе, — предложил Лука.
Но взгляд Кьяры был обращен на противоположный берег канала, где ее внимание привлек дворец, фасад которого был украшен синими, окаймленными золотом, медальонами.
— Парадини, — прошептала она.
Лука вздрогнул от неожиданности.
— Откуда ты знаешь, что это палаццо Парадини?
Но Кьяра не ответила. Она даже не слышала его вопроса, потому что на нее вдруг нахлынули воспоминания об отце.
— Кьяра. — Лука повернул ее лицом к себе. Он уже не пугался, когда видел, что ее взгляд становится неподвижным. Надо было только дождаться, когда она вернется к действительности.
— Тебе знакома фамилия Парадини? — дрожащим голосом спросила Кьяра.
— Разумеется. Она записана в Золотой книге, равно как фамилии всех патрициев. А это был их дворец.
Кьяра остановила взгляд на здании и сосредоточилась, пытаясь увидеть тех, кто в нем живет. Но ее внутреннему взору предстала лишь хрупкая фигурка в маске, в облегающих шелковых бриджах, прикрытых широким плащом. Кьяра знала, что под мужским нарядом скрывается женщина. Кроме анфилады комнат, открывавшихся за спиной женщины, она ничего не увидела.
— А семья Парадини все еще живет в этом дворце? — обратилась она к Луке.
— Никто из носящих эту фамилию в нем не живет.
— Как это? Я не понимаю.
— Это очень печальная история, хотя в Венеции таких много. Тот из братьев, которому было разрешено жениться, умер, не оставив наследников. Братьев было много, и некоторые из них, полагаю, тоже женились, но все они умерли один за другим, не имея наследников. Такая участь постигла многие венецианские семьи, и однажды так случится и с семьей Дзани.
— Ты хочешь сказать, что никого из Парадини не осталось в живых?
Задавая этот вопрос, Кьяра уже знала, что это неправда. Если бы ее отец умер, она бы это почувствовала. Она попыталась вызвать его образ, но увидела лишь его печальное лицо в проеме двери в тот момент, когда он захлопнул ее перед матерью.
Судьба не может поступить с ней так жестоко — лишить ее возможности отомстить человеку, который выбросил на улицы Рима жену и дочь, лишив их всего, кроме имени.
