— Если мы хотим добиться успеха, — начал он медленно, стараясь не выдать своего волнения, — мое имя должно оставаться в секрете. Я должен иметь возможность появляться там, где это необходимо, говорить с нужными нам людьми, не опасаясь того, что буду узнан. — Помолчав, он добавил: — Если кто-нибудь из вас предаст меня, то погубит всех остальных и дело, которому мы поклялись служить.
— Правильно.
— Он прав.
Услышав, что многие согласились с доводами Маттео, Лука не удержался от вопроса:
— Откуда нам знать, что вы работаете на наши цели, а не на дожа, что наши имена не станут известны Совету десяти и мы не попадем в пасть льва?
Эти слова вызвали у заговорщиков легкий шок.
— Я вас не предам. Клянусь. — Он протянул вперед руку ладонью вниз, словно давая клятву на святых мощах. — Клянусь могилой своих родителей. Клянусь жизнью своих братьев.
Но Лука все еще был настроен скептически.
— Что же, Лука Дзани? — спросил вожак. — Ты доволен? Тебе достаточно моей клятвы или ты все еще колеблешься?
От Луки не ускользнули насмешливые нотки, и они больно его задели. Если у него и оставались еще сомнения, он их отмел. Он не уподобится той Венеции, которую хотел изменить, — колеблющейся, неуверенной в себе, неспособной рисковать.
— Достаточно.
Маттео вздохнул с облегчением.
— Встретимся снова, когда у меня будут для вас новости, — сказал он.
— А как мы узнаем, что под маской скрываетесь именно вы, а не кто-то другой? — отважился спросить кто-то из толпы.
— Вы узнаете меня по этому. — Сняв перчатку с левой руки, он поднял ее вверх, так что слабый свет единственного фонаря упал на его ладонь.
Лука вздрогнул. Шрам, пересекавший ладонь, был точно таким, как у него самого, и тоже на левой руке. Этот след остался у него после того, как несколько лет назад он разнимал дерущихся матросов.
Может, это предзнаменование? — подумал Лука. И притом хорошее?
Люди стали расходиться, и скоро на площади остались лишь Лука и человек в маске.
— Ну так как, Лука Дзани? Вы на самом деле с нами или наши люди предстанут перед инквизицией?
— Как вы смеете меня об этом спрашивать? — Голос Луки стал угрожающим. — У меня много недостатков, но вероломство не в их числе.
— Может, и так, но только если вы не считаете вероломством наказывать того, кто, по вашему мнению, этого заслуживает. Я не прав?
Снова по спине Луки пробежал холодок. Почему этот человек вызывает в его памяти события, о которых ему хотелось бы забыть? А он никогда не забудет, что с ним было, когда он увидел мертвой свою возлюбленную Антонию на руках у Маттео. Или когда передал своего брата-близнеца в руки правосудия. А потом ликовал, когда тому удалось бежать из казематов Дворца дожей. И горевал, узнав, что брат был убит грабителем в каком-то захолустье.
— Кто вы? — прошептал он, и страшное подозрение закралось ему в душу. Возможно ли, что Маттео жив? Этот человек и фигурой, и голосом похож на Маттео, но он наверняка почувствовал бы родство с ним.
— Я тот, кто сделает вас знаменитым. Ваше имя будет вписано в анналы венецианской истории. — Рот Маттео исказила злобная улыбка, но от Луки она была скрыта маской. — Идемте, друг мой. Я отвезу вас домой.
Кьяра не знала, сколько прошло времени, но ей показалось — целая вечность. В доме не слышалось ни единого звука.
Не в силах больше ждать, она сжала зубцы вилки и стала осторожно засовывать ее в замочную скважину. Вскоре она услышала, как ключ выпал из замка. Звук от удара ключа о каменный пол показался ей не менее оглушительным, чем ружейный выстрел. Опустившись на колени, она просунула вилку под дверь, но ключа не было.
Она стала продвигать вилку вперед до тех пор, пока могла держать ее самыми кончиками пальцев. Наконец она услышала, как звякнул металл о металл. Она могла бы поклясться, что еще никогда в своей жизни не слышала более мелодичного звука.
Она стала двигать ключ вилкой, и наконец ей удалось просунуть его под дверь. К тому времени, как Кьяра отперла дверь и вышла в коридор, она взмокла от напряжения.
Она заперла дверь, оставив ключ в замке. Если кто-то захочет ее проверить, то, увидев ключ, ничего не заподозрит.
