Но как только гондола скрылась из виду, ее внезапно озарило новое видение: ожидающие его беды могут стоить ему жизни. Если она его не предупредит, он погибнет.
Прижав пальцы к вискам, Кьяра вглядывалась в темноту. Что с ней такое? Неужели он так ее околдовал, что она поддалась желанию спасти его?
Но если его сила так велика, почему у него так тяжело на душе? Да и есть ли вообще у него душа, разве он не продал ее дьяволу? Все эти вопросы потрясли ее, но она не находила на них ответов.
Кьяра закрыла глаза и постаралась найти в своей душе тот уголок, всегда готовый приютить ее, где бы она могла найти отдохновение и утешение. Но у нее ничего не получилось. Видения продолжали терзать ее.
Надо бежать, пока она не сошла с ума, пока он действительно ее не поработил. Если она не убежит, то сбудется то, что ей привиделось о самой себе, — он овладеет и ее телом, и душой!
Она быстро накинула плащ и покрыла голову кружевным шарфом. Потом стала ждать, пока все в доме утихнет.
— Отвези меня к палаццо Фоскари, Томмазо, — приказал Лука гондольеру.
— Я думал, вы собрались в казино испытать свое счастье в картах?
— Возможно, потом я так и сделаю.
Равномерный плеск воды под веслом гондольера немного успокоил Луку.
— Остановись у моста.
Томмазо причалил лодку к гранитному парапету, и Лука ловко выпрыгнул из нее на набережную.
— Сегодня ты мне больше не понадобишься, Томмазо.
— Вы уверены, что вам не нужно осветить дорогу? — озабоченно спросил гондольер. Лука всегда хорошо ему платил и относился по-дружески. — Площадь Сан-Барнаба совсем недалеко отсюда, и вы не успеете оглянуться, как оборванцы стащат у вас кошелек. — Томмазо сплюнул в воду, выражая этим свое презрение к неимущим патрициям, обитавшим в этом квартале в домах, предоставленных им Республикой[1].
Лука рассмеялся. Теперь, сделав первый шаг, он почувствовал, что стоит на пороге чего-то важного, хотя и граничащего — признался он себе — с авантюрой.
— Не беспокойся, Томмазо. Возвращайся к своей толстушке жене.
— Но…
Лука жестом остановил его и скрылся в лабиринте темных переулков, которые должны были вывести его к месту встречи.
Маттео Дзани наблюдал за прибывающими из своего укрытия. Они появлялись, крадучись, один за другим — все в черных плащах и масках. Некоторые поминутно оглядывались, другие старались не слишком стучать каблуками по каменным плитам.
Заслышав шум быстрых шагов, Маттео прильнул к щели в двери. Несмотря на то, что вошедший был одет так же, как остальные, он понял, что это его брат. Тот шел размашистым шагом, и черный плащ развевался у него за спиной.
Ненависть, так долго разъедавшая его сердце, сейчас прорвалась, словно гной из застарелой раны. Он вспомнил, что все обожали Луку — отец, друзья и, конечно же, хорошенькая Антония. Вспомнил он и то, как Лука вечно запрещал Маттео делать то, что доставляло ему особое удовольствие. Только однажды Лука не успел вмешаться.
Скрывая под маской зловещую улыбку, Маттео вышел из своего убежища и направился к собравшимся.
Время мщения настало.
Лука обернулся на звук шагов и увидел человека в таком же, как у него, черном плаще, но маска скрывала почти все его лицо. Отверстия для глаз и рта были окаймлены черным и золотым, и это придавало маске экзотический вид.
— Мы собрались здесь во имя льва[2], — тихо произнес человек первую половину пароля.
Каждый из пришедших по очереди подходил к нему и так же тихо шептал отзыв.
Лука решил, что все эти люди были в подчинении у человека в черно-золотой маске, судя по тому, как они опускали головы и подобострастно склонялись перед ним в раболепном поклоне. И хотя Лука привык подчиняться командам, нельзя сказать, чтобы он делал это охотно.
Когда настала очередь Луки, он встретился взглядом с человеком в маске. Его глаза были такими же темными, как у Луки, и горели, как черные угольки. По спине Луки пробежал холодок. Что-то в этих черных глазах заставило Луку содрогнуться.
Может быть, он видел эти глаза раньше? — подумалось ему. Вряд ли. Просто его поразила горевшая в них страсть. А он так давно не испытывал сильных эмоций!
