— Это нужно для защиты?
— Нет, это нужно для меня… — на одну секунду дала слабинку Соня, но, тут же спохватившись, снова взяла в руки и себя, и разговор: — Так что не будем терять времени. Расскажи мне все, что ты помнишь о дне этой кражи.
…Так у подозреваемого Милехина появился и начал работать адвокат.
* * *
Зарецкий вернулся в дом. Люцита дожидалась цыганского барона.
Баро пригласил ее к себе в кабинет, сам подошел к столу, открыл ящик, достал оттуда узелок, развязал его — и Люцита увидела свои же, проданные скупщику золота украшения.
— Откуда они у тебя? — спросила она удивленно.
— Во всяком случае, я их не украл. Тут все по-честному. Забери их.
— Но я не понимаю… Нет, я их не возьму. Это мой вклад в освобождение мужа.
— Люцита, твой муж на свободе. А украшения — у меня. Так что бери их, носи и радуйся!
— Не надо, Баро… Спасибо, но я не возьму их обратно! Я все готова была отдать, чтобы спасти Богдана. Вот если бы я отдала мою руку или мою душу — как бы ты мне их вернул?
— Но ведь эти украшения — не твоя душа. И их можно вернуть. Так что бери и носи!
Но цыганка никак не соглашалась.
— Да уж, ты с детства была упрямой девочкой, Люцита. Но подумай: эти украшения носила твоя бабушка, потом твоя мать. Они передавались из поколения в поколение! Так неужели ты хочешь нарушить цыганскую традицию?
— У цыган много традиций, Баро, — отвечала Люцита, перебирая рукой такие знакомые ей браслетики и брошки. — Одна из них — отдавать все ради спасения ближнего. Я отдала их ради спасения моего мужа, и ничего не возьму обратно!
Тогда из того же ящика стола Зарецкий вынул еще и ожерелье.
— А что ты скажешь об этом украшении?
— Постой, но это я видела на маме…
— Я подарил его Земфире, когда она сказала, что беременна.
— А потом отобрал? — В глазах Люциты появился испуг.
— Нет. Это ожерелье я купил у того же самого человека, у которого выкупил и твои украшения. Люцита, ты можешь мне что-нибудь об этом сказать?
— Но я… Я ничего не знаю. Мне нечего тебе сказать. Но знаешь что?.. Спроси у мамы!
Зарецкий молчал. Тогда Люцита наконец-то произнесла то, что хотела сказать с самого начала:
— Я одно знаю, Баро, — мама очень сильно тебя любит! Так что спроси лучше у нее. Просто возьми и спроси!
Дотошно расспрашивая Миро обо всех подробностях, Соня сразу же мысленно нащупывала слабые места в линии следствия. Кое-что было для нее непонятно, а значит, могло оказаться полезно. При этом она заставила себя забыть о том, что перед ней сидит ее любимый Миро. Для нее он сейчас был просто подзащитным.
И после разговора с Миро она была полностью готова к беседе со следователем. Ей было что у него спросить. Для начала Соня потребовала у Солодовникова протокол первого допроса Миро, внимательно его прочла.
— Ну? — спросил, не скрывая скепсиса, молодую девочку тертый следователь.
— Вам не показалось странным, что человек, совершивший кражу таких ценностей, принес картину к себе домой? — задала непростой вопрос Соня.
— А что вас в этом смущает?
— Миро — вожак табора, далеко не глупый человек. И вы считаете, что он мог запросто совершить такую глупость?
— Уважаемая адвокат! Оценивать все это будет суд. А мое следовательское дело — собрать улики. И у меня их более чем достаточно!
Но, не получив ответа на свой вопрос, Соня только улыбнулась. Солодовников завелся:
— Ну хорошо, я вам отвечу. С этой картиной он просто не успел ничего сделать. Наверняка решение украсть картины возникло у него спонтанно, после того как астаховский бухгалтер отказала ему в деньгах. Вы же сами при этом присутствовали! Он не готовился к этой краже специально.
— Но если так, то откуда у него оказался тубус? Ведь картина была в нем?
Ефрем Сергеевич открыл было рот, но понял, что на сей раз возразить этой девочке нечего.
— Кстати, могу я взглянуть на картину? — продолжала наступление Соня.
— Можете! — буркнул Солодовников. — Сейчас я за ней схожу. Подождите меня в коридоре.
Идя коридорами Угрозыска в специально охраняемую часть за картиной и обратно, Ефрем Сергеевич старался взять себя в руки и понять, как же ему вести себя дальше с адвокатским цыпленком, только что вылупившимся, но уже таким резким и своенравным. «Ладно, пусть себе копает, — решил он, — Милехин-то действительно вряд ли выкрал эти астаховские шедевры. Просто выпускать его в мои планы пока не входит. А так — пусть уж эта девчонка повоображает себя большим адвокатом».
