На этот раз саксонские вожди послали за своим командиром. В укрытии за Эльбой верховный вождь потребовал у франков заложников ради собственной безопасности. Шарлемань выслал заложников, а Витукинд и Аббион, потерявшие доверие своих людей, вошли в расположение франков без сторонников. Миссионер по имени Альбин повел их к речушке под названием Аттини.
«И там, – рассказывают хроники, – были окрещены вышеупомянутые Витукинд и Аббион вместе со своими товарищами; и вся Саксония покорилась».
Шарлемань использовал это представление наилучшим образом. Действуя сам как крестный отец, он руководил обрядом, дал христианское имя Витукинду и преподнес крестные дары из золота и вышитых одежд. С потрясающим добродушием он устроил пир для вождей шестилетнего восстания и проводил их с почетным эскортом домой.
Своими действиями Шарлемань уничтожил власть коварного вестфальца над его народом. После этого, смирившись перед франком, Витукинд никогда больше не смог заставить ни одного сакса обнажить свой меч против Шарлеманя. О Витукинде, так обесчестившем себя, даже после его смерти нигде не упоминается.
В Риме Адриан приказал три дня молиться и славить Господа во имя одержанной победы.
Покорив саксов и воздвигая собор в Эресбурге до самых верхушек деревьев, Шарлемань обратил свое внимание на «Заговор тюрингенских графов и дворян», как зовется он в хрониках. Он не потерял ни часа, ведя своих ветеранов через Гессианскую равнину. Его всадники рассыпались по дорогам тюрингенских холмов.
Заговорщики не могли бороться с такой силой; они укрылись в аббатстве в Фульде. Разорив их поместья, король договорился с аббатом Фульды о выдаче объявленных вне закона дворян с тем, чтобы рассмотреть их дело во дворце в Вормсе.
Выступление перед судом заговорщиков могло бы удивить современные умы. Они были осторожны в изложении правды. Они согласились и подтвердили, что договорились убить короля и в любом случае встать на сторону саксов в восстании. (Фастрада старательно выложила доказательства их преступления перед своим господином.)
– Если бы мои товарищи и соратники, – объявил граф Нардрад, – выполнили мой план, ты бы никогда не вернулся живым с берегов Рейна.
Услышав их дело, так правдиво изложенное, Шарлемань всех помиловал. Все заговорщики были приговорены к совершению паломничества под эскортом к гробнице святого Петра или другой знаменитой святыне. Там они должны были принести присягу на верность ему и его сыновьям.
Необыкновенная мягкость Шарлеманя в подобном деле могла быть для него чисто инстинктивной. Его физическая мощь и здоровье делали его мягким в обращении со слабыми или несчастными. Его жестокость, как в случае под Верденом, рождалась из его гнева. Хотя сам он не питал никаких иллюзий относительно своего рождения, теперь Шарлемань обладал всеми атрибутами прежних правителей Меровингской династии. По воле Бога они были абсолютными монархами над всей своей расой и подданными; они выносили окончательный приговор и толковали волю Божью.
Короче говоря, они были неприкосновенны как в плане личности, так и в плане власти.
Его подданные не произносили пустых фраз, когда теперь, обращаясь к монарху франков, называли его «ваша милость» или «ваше благоденствие». В его милости лежало их благоденствие.
Более того, исходя из долгого и трудного жизненного опыта, Шарлемань становился самым проницательным прожектером своего времени. Окрестив и наградив своего самого опасного противника, Витукинда, он приобрел больше, чем могла бы принести ему самая напряженная военная операция. Погибший в бою с мечом в руке Витукинд стал бы героем легенд, достаточно великолепным, чтобы вдохновлять будущие поколения бестолковых мечтательных саксов на такие же действия. На самом деле Витукинд действительно стал своего рода легендой. Сейчас можно прочесть о том, как этот самый Витукинд, подобно Вильгельму Теллю, посвятил свою жизнь освобождению своего народа, что вряд ли соответствовало истине. Но в свое время Шарлемань умудрился спастись от опасности подобной легенды. К несчастью, он не мог предвидеть опасность, которая будет исходить от его собственных миссионеров; Алкуин предупредил его об этом слишком поздно.
