– Я прикажу наделать сотню таких органов, – веселился Карл. – Пусть они играют в каждом городе моего государства в честь нашей сегодняшней встречи с тобой, весничка Лиутгарда! Я прикажу, чтобы в каждой церкви установили по органу, дабы радовать Господа его звуками в благодарность за то, что Господь послал мне тебя!
– Правда?
– Правда! А ты выйдешь за меня замуж, весничка?
– Ваше величество…
– Ничего, что я старый. Ты поймешь, что я лучше многих молодых. И мне так одиноко было без тебя, Химильтруда!
– Я Лиутгарда.
– Конечно, конечно! Лиутгарда, Лиутгарда. Лиутгарда! Что может быть красивее этого имени. Хотя я еще не привык, что теперь тебя зовут именно так. Клянусь, ни с кем ты не будешь так счастлива, как со мной. Будешь моей женой, Лиутгарда?
Феофан раззадорился и заиграл еще лучше, звуки множества медных свирелей органа наполняли зал ахенского пфальца, удивляя пирующих своей мелодичной и мощной силой.
Ставракий, раздосадованный тем, что ни с того ни с сего потерял собеседника в Карле, рассказывал внимательному игумену Турской обители Алкуину:
– Раньше он состоял из двадцати трубок. Мы довели количество сиринг до сорока пяти.
Раньше органпансирингион давал две октавы, мы довели его диапазон до четырех. Эту мелодию, которую вы сейчас слышите, Феофан сочинил сам.
Глава тринадцатая Лиутгарда
В те дни, когда Карл, получив согласие Лиутгарды, играл новую свадьбу, далеко от Ахена, в городе Багдаде в очередной раз женился и тот, о ком так долго государь франков мечтал. Молодая слониха, привезенная из Индии в сад наслаждений Бустан аль-Хульде, немного пококетничав, согласилась стать женой Фихл Абьяда.
Между тем великий халиф Харун ар-Рашид не забывал о том, что время от времени у слонов выпадают старые зубы и вырастают новые и что по наблюдению мудрого Ицхака ан-Надима смена зубов у Фихл Абьяда таинственным образом совпадает со сменой власти в Багдаде.
Частенько халиф вызывал к себе слоновода Аббаса и интересовался у него, как обстоит дело, но, хотя зубная пора подошла, никаких признаков того, что у Фихл Абьяда вот-вот начнут вываливаться прослужившие свои двенадцать лет зубы, не наблюдалось.
Король Галисии и Астурии Алонсо прислал в Ахен послов с семью пленными сарацинами и множеством даров. Все это – и пленников и дары – Карл отдал скалистатскому майордому Ригвину, когда вызвал его к себе, чтобы сообщить о том, что желает взять в жены его дочь Лиутгарду. Свадьбу играли накануне Рождественского поста, но поститься на сей раз Карл не смог – уж слишком вожделел он к своей новой жене, в образе которой ему мерещилась воскресшая Химильтруда. В самую рождественскую ночь в Ахене преставился Павел Диакон, и Карл конечно же решил, что тем самым, смертью друга, Господь наказал его за невоздержание. Но и Великим постом король не мог отказать себе в радости сожительства с Лиутгардой. Ему казалось, он сошел с ума, провалился в прошлое, туда, где он думать не думал ни о каких говениях, ведь когда-то, много лет назад, он наслаждался любовью Химильтруды, не разбирая постных и обычных дней, не думая о грехе, да и о Боге не очень-то думая.
В последний день месяца лентцинманота была Пасха, но, не вкусив на сей раз тягот поста, Карл не прочувствовал и радости праздника. Он чистосердечно исповедовался приехавшему из Тура Алкуину, и аббат обители Святого Мартина Турского, посокрушавшись для порядка, снял с короля его грехи. Потом, сидя рядом с Карлом на пиру, он бросал на очаровательную Лиутгарду неприязненные взоры и, не выдержав, проворчал:
– Боже, как не вовремя ты на ней, государь, женился!
– Не вовремя, брат мой, не вовремя, – вздыхая, но счастливо улыбаясь, отвечал король. – Сам знаю, что должно бы мне жениться на Ирине.
– Ты говоришь это с улыбкой, а мне невесело, – простонал аббат. – Вся жизнь твоя, Карл, устремляла тебя к этому моменту, и другого такого случая не представится. Стать мужем Ирины означало бы прочное воссоединение христианского Востока с христианским Западом, Константинопольского патриархата с Римским папством, разрыв между которыми все больше намечается. Ты совершил бы великую миссию…
