Смерть постигла талантливого натуралиста на тридцатом году жизни, но труд его не пропал даром и упрочил за его именем почетную память в истории науки. Его сочинения не были изданы при жизни, но Линней был знаком с манускриптом Артеди и сейчас же после его смерти бросился на его квартиру, чтоб спасти это драгоценное наследство. Однако хозяин квартиры решил прежде выручить деньги, которые Артеди оставался ему должен, и заявил, что продаст все имущество покойного с молотка. В этом затруднительном положении Линнея выручил Клиффорт: он выкупил рукописи Артеди у расчетливого кредитора и подарил их Линнею. В 1738 году Линней издал сочинение Артеди о рыбах. Сочинение это настолько богато содержанием, что Артеди называют отцом ихтиологии. Сам Линней в этой области вполне придерживался взглядов своего друга и ограничился только применением своей системы видовых названий к видам рыб, описанным Артеди. Лишь в последних изданиях «Systema naturae» Линней видоизменил классификацию Артеди и (кроме окончательного причисления китов к млекопитающим) не совсем удачно.
Несмотря на успехи, которые окружали Линнея в Голландии (система его принималась голландскими ботаниками; ему предлагали путешествие на казенный счет в Африку, на мыс Доброй Надежды – с тем, чтобы позднее получить кафедру ботаники), его начало мало-помалу тянуть домой. В 1738 году умер его друг, великий Боэргав. Сам Линней перенес в том же году тяжелую болезнь: усиленные занятия и нездоровый климат Голландии пошатнули его здоровье. Несмотря на удерживание Клиффорта и некоторых друзей, он решил наконец возвратиться в Швецию, к своей давно покинутой невесте.
Но Линней заехал еще на короткое время во Францию; со времени его поездки в Лондон прошло уже два года, и за это время имя его приобрело громкую известность. В Париже его новые идеи были встречены учеными не особенно доброжелательно. «C'est un jeune enthousiaste, – говорили про него старые ботаники, – qui brouille tout, qui n'aura d'autre mérite et de gloire que d'avoir mis l'anarchie dans la botanique» [1]. Тем не менее, прием ему был оказан самый радушный, и первые ученые столицы, в том числе братья де Жюссье, осыпали его любезностями. Он изучал в Париже Jardin des plantes, музеи, гербарии Турнефора, Вальяна и других; был избран членом-корреспондентом Французской академии наук и, наконец, проживши в столице месяц, отправился в Швецию.
Глава III. Линней в Стокгольме
Затруднительные обстоятельства. – Удачная медицинская практика. – Основание академии. – Альбрехт фон Галлер. – Назначение Линнея профессором в Упсалу.
Нет пророка в своем отечестве! Линнею пришлось испытать на себе всю горечь этого изречения. Он, привыкший за три года заграничной жизни к всеобщему уважению, дружбе и знакам внимания самых выдающихся и знаменитых людей, уже признанный «princeps botanicorum», князем ботаников своего времени, – у себя дома, на родине, был просто врач без места, без практики и без денег; а до его учености никому не было никакого дела. Навестивши в Стенброгульте отца и мать, а в Фалуне свою невесту, он поселился в Стокгольме, решив на первое время заняться врачебной практикой. Но практики не было! Его никто не знал в столице, пациенты не являлись, и снова, как в старые годы в Упсале и Лейдене, злая нужда стала стучаться в его двери. Но то, что легко переносить молодому студенту, становится тяжелым человеку уже за тридцать и избалованному успехом; видя неудачу своих планов, он уже начинал раскаиваться, что вернулся на родину, и подумывал опять уехать в Голландию, где Клиффорт принял бы его с распростертыми объятиями. И, если бы Линнея не удерживала дома любовь к дочери Мореуса, Швеция потеряла бы своего величайшего ученого.
Эти тугие обстоятельства продолжались, впрочем, недолго. Удачное исцеление болезни одного хорошего знакомого составило ему имя и привлекло нескольких пациентов; прошло несколько месяцев, и Линней уже был модным в Стокгольме врачом, погруженным с раннего утра до позднего вечера во врачебную практику; он лечил при дворе и зарабатывал больше, чем все остальные врачи Стокгольма вместе.
