– Тридцать четыре, – спокойно ответила она. – Я никогда не скрываю свой возраст.
– Совсем молодая…
– Для чего?
– Для всего, что вам пришлось пережить.
– Я привыкла.
Даша принесла кофе на подносике, поставила перед подполковником, забрала у хозяйки пустую чашку.
– Что-нибудь еще, Марина Викторовна?
– Нет, спасибо, Даша, можешь идти.
Воцарилось молчание. Коваль курила, Ромашин пил кофе, исподтишка разглядывая ее. Марина тоже изучала гостя.
«Видный мужичок, надо признать, жалко только, что блондин и мент. Но наружность вполне приятная и располагающая. Женат, вон кольцо на пальце, и дети есть, наверное».
– У вас есть дети, господин подполковник? – спросила Коваль, и он ответил честно:
– Есть, два сына, но они уже взрослые. Можно мне называть вас по имени?
– Пожалуйста, – пожала она плечами.
– И вы тоже зовите меня по имени, хорошо? Меня зовут Александром.
Внезапно он встал и, подойдя к ней вплотную, взял руку и поднес к губам:
– Простите… Марина, я не должен делать этого, вам сейчас не до того, но нет сил удержаться – я голову потерял с тех пор, как увидел вас в казино…
– Идите вон, господин Ромашин! – негромко, но очень зло и отчетливо произнесла Коваль.
Он пошел к двери и обернулся на пороге:
– Простите…
Когда он ушел, на Марину вдруг напал приступ истерического хохота, и она покатывалась до тех пор, пока не пришел Женька, телохранитель недремлющий:
– Что с тобой?
– Ты не поверишь – у меня сейчас был начальник ГУВД, на колени падал! – она снова скорчилась от приступа смеха. – Я не могу – почему мужики такие уроды и придурки? Что вам всем вокруг меня – медом, что ли, намазано?
– Погоди… – перебил Хохол. – Он к тебе приставал, что ли?
– Не хватало еще! Я – и с ментом?! Западло, Женька!
Если бы кто-то сказал ей, что ровно через два месяца она окажется в постели с этим самым ментом, пришла бы в ярость…
Боль – она черного цвета, обволакивающая и ласкающая. Коваль осознала это на кладбище, приехав на сорок дней к мужу. И мрамор памятника не казался ей больше холодным, и место это не вызывало отрицательных эмоций, скорее – наоборот. Марина прижималась лицом к плите, чувствуя, как она теплеет от этого, как будто Егор отвечает жене. И традиционные белые розы не казались больше чем-то печальным – просто цветы, которые так любил муж… Наверное, все ее эмоции выплеснулись в тот раз, когда Егор инсценировал свою гибель, Коваль пережила шок тогда, два года назад, а сейчас приняла все как очередной удар судьбы.
Хохол был единственным, кого утомляли эти поездки на кладбище – он не мог простить Малышу того, что он отнял Марину, и теперь она не подпускает его к себе. И вообще обходится без мужиков, что для нее равносильно подвигу. И с так идиотски забеременевшей Веткой никаких отношений она тоже не поддерживала, игнорируя ее. Да и сама ведьма со дня похорон Егора не звонила и не приезжала, жила у себя, а Маринин племянник Колька регулярно наведывался к ней и сообщал тетке последние новости. Как ни странно, он был не в курсе Веткиной беременности, хотя не исключено, что мог быть ее причиной. Почему та не говорила – Коваль не понимала.
Сегодня, после посещения кладбища, Марина вдруг решила навестить подругу, но, когда сказала об этом Хохлу, тот взвился:
– Опять началось?!
– Тебя это не касается, – совершенно спокойно ответила Коваль, вставая с лавки и собираясь уходить. – Отойдите все, дайте с мужем попрощаться.
Охрана отошла метров на десять и встала спиной к хозяйке, а та снова прижалась лицом к черной мраморной плите и прошептала:
– Пока, Малыш… я скоро приеду опять, ты меня жди, хорошо? И помни – я люблю тебя, родной…
Отряхнув перчатку от рыхлого снега, который здесь еще лежал, Марина вышла из оградки и пошла к машине. Усевшись на заднее сиденье рядом с мрачным Хохлом, она велела водителю ехать в город, в центр, где жила подруга.
– Поедем домой! – попросил Хохол, но Коваль отрицательно покачала головой:
– Нет, мне надо к Ветке. Ты стал слишком много позволять себе, Женя, мне это не нравится.
– Мне тоже не нравится кое-что, – буркнул Хохол. – Например, то, что ты все время от меня бегаешь. Я что – совсем чужой тебе?
