Пирос нахмурился.
– Где мой сын?
– Ушел, – ответил Ганио, показав острием ножа на юг. – Туда, куда всегда хотел уйти.
Пирос не сводил с него глаз.
– Он знал, что ты собираешься сделать?
– Конечно, знал. Думаешь, ему нравилось жить в тюрьме, которую ты сотворил из его жизни?
Аларик увидел, как побелели костяшки пальцев Пироса, сжимая рукоятки кинжалов.
– Я бы все равно отдал дело тебе, рано или поздно, – сказал он. – Не ему.
– Когда-нибудь, лет через двадцать, – ответил Ганио. – А до тех пор мне терпеть все это безумие. С меня хватит. Терпение мое кончилось, и уже давно.
Пирос медленно перешел к каменной стене почти вплотную.
– Значит, вот как вышло.
– Двое на одного, – сказал Ганио.
– Семеро против двоих, – ответил Пирос. – Ты сам так сделал.
Ганио покачал головой.
– Они думают, что вы мертвецы. Уже убежали.
Пирос не повернул головы в сторону перепуганных худых, а вот Аларик глянул. Действительно, убежали.
– Похоже, мы одни, – сказал он.
Пирос кивнул.
– Скажи, если они вернутся. В противном случае все между нами, мной и Ганио.
Он сделал шаг в сторону Ганио.
– Какой из них твой?
– Оба, – ответил Ганио. – Когда я уйду отсюда без тебя.
Он поднял руку с ножом на уровень пояса, а вторую оставил у бедра.
Пирос прыгнул вперед, сбив в сторону ножи Ганио своими, и они на мгновение прижались к деревянной двери, а потом упали на землю, путаясь в одеждах. Ганио оказался сверху. Аларик почувствовал, что не дышит, готовый сбежать известным ему способом, но не решился сделать это. Стоял на месте мгновение, потом еще одно.
Пирос столкнул Ганио в сторону и, шатаясь, встал. Лезвие кинжала в левой руке было по рукоятку в крови, а по одежде на животе Ганио расползалось пятно того же цвета. Пирос вытер окровавленный кинжал о подол халата Ганио, а затем убрал оба кинжала в рукава.
– Пусть местные его хоронят, – сказал Пирос. – Или просто оставят здесь высохнуть на солнце. А теперь надо сына найти.
Он начал подниматься вверх по склону.
Аларик пошел следом.
– Что ты с ним сделаешь? – спросил он.
Дойдя до гребня, Пирос развернулся и поглядел на юг. Аларик стал рядом и сделал то же самое. На горизонте дрожал призрачный город, как всегда, а между ними и городом, на серой поверхности пустыни, виднелась крохотная фигурка в зеленой головной повязке.
– Интересно, сколько свежего порошка они ему дали, – сказал Пирос. – Он сильнее, когда свежий. Наверное, сейчас он видит башни из алебастра и цветущие сады там, где мы видим лишь смутные силуэты, похожие на облака. Может, даже лодки на воде.
Он глубоко вдохнул.
– Я тоже это видел. Меня это так напугало, что я больше никогда порошок не пробовал.
– Мы можем вернуть его, – сказал Аларик.
– Можем, – ответил Пирос. – Но мне даже не надо было спрашивать Ганио, знал ли он про заговор. Иначе они бы швырнули его в пещеру следом за нами. Ганио всегда славился осторожностью. Хороший помощник, который никогда ничего не упустит. Если он решил убить тебя, чтобы не оставить свидетелей, он бы не стал щадить Рудда.
– В этом ты не можешь быть уверен, – сказал Аларик. – Ганио мог лгать, чтобы получить преимущество в схватке. Мог довериться силе порошка, что затуманит ум парню.
Он прищурился, оценивая расстояние. Если воспользоваться его особой силой, ничего сложного. Если он схватит мальчишку внезапно, и тот не успеет начать сопротивляться, то вернуться тоже будет легко.
– Пирос, – сказал он. – Он твой сын.
Пирос усмехнулся, тихо и мрачно.
– Порошку он сын. А мне тоже надоело держать его в тюрьме.
Он снова тяжело вздохнул и отвернулся, не глядя на город и на сына.
– Пусть он обретет то, чего желает его сердце.
И Пирос начал спускаться по северному склону, к хижинам худых.
– Пирос… – снова сказал Аларик, спускаясь следом.
Каравановожатый не останавливался.
– Это хороший конец для твоей песни, менестрель? – спросил он.
– Идеальный конец песни, но не человеческой жизни, – ответил Аларик. – Позволишь ли ты умереть ему там лишь потому, что порошок затуманил его ум?
– Если пойдешь за ним, то дальше тебе за него отвечать, – сказал Пирос. – Ты этого хочешь?
Аларик сглотнул ком в горле.
