Капля воды - крупица золота - страница 99

— А я ждал, что ты пригрозишь ему пистолетом!

— Ах, Моммы, это сейчас, сидя дома да попивая чаек, хорошо рассуждать о пистолете. Я и не вспомнил о нем… И слава богу, потому что если бы я напился вволю, то тут же протянул бы ноги:

— Кто же спас тебя?

— Сама судьба. Следом за нами, оказывается, шел караван. С водой, Моммы, с водой! Да, тогда-то я как следует узнал цену воды. И хоть не произнес никаких громких клятв, но про себя решил: весь остаток жизни посвятить борьбе за (воду.

Моммы вздохнул:

— Да, страшная история. Я понимаю тебя, Артык. Ведь сколько мы ни встречались, ты всегда заводил речь о воде. Я бы не удивился, если бы ты сказал, что отправляешься строить Большой канал…

— Э, Моммы, помогать строительству можно и вдали от него. Мой совхоз овец растит — чтобы обеспечить строителей мясом и салом. А когда они пророют канал, мы украсим их головы шапками из каракуля самого ценного сорта — сур.

— Да, Артык, эти герои достойны самых высоких почестей. Проблема воды у нас — это вопрос самой жизни! Недаром молвится: напьется земля — и народ утолит свою жажду, воспрянет к новой жизни!

— Вода для туркмен — это долгожданное счастье. Ведь позади — века безводья…

— Верно, Артык. Ты хоть Ашхабад возьми… У нас до сих пор питьевая вода — это дефицит. Я уж не говорю, что деревья в садах поливать нечем. Так что те, кто строит канал, делают святое дело!

— Поистине святое — я не устаю это твердить. — Артык отпил чай. — И, надеюсь, когда я в следующий раз к тебе приеду, так мы будем пить чай, заваренный амударьинской водой! — Он помолчал, прищурился: — А я ведь недавно побывал на строительстве. Там много наших работает. Ну, и сына навестил… — Он многозначительно глянул на Моммы, тот понимающе улыбнулся. — Не поверишь, Моммы, я прямо рот раскрыл, когда увидел, какие машины роют канал. Ну прямо дэвы* из сказок. Горы земли сразу заглатывают. Скоро, скоро Амударья придет и в Теджен, и в Ашхабад!

В комнату вошла Айджемал, неся блюдо с дымящейся бараниной: аромат свежего, с кровинкой, жаркого растекся вокруг. Моммы переглянулся с женой, и на сачаке появились две пустые пиалы и бутылка, извлеченная из шкафа. Артык покосился на нее:

— На чай вроде непохоже, а, Моммы?

— Это армянский коньяк, дружище, я специально приберег его для такого почетного гостя, как ты.

— Может, пусть стоит, где стоял?

— Коньяк выпускают для украшения сачака, а не шкафа. Он и так старый, выдержанный.

— Не стары ли мы для него?

— Ай, Артык, разве ты не сам говорил: чтобы узнать возраст человека, надо заглянуть к нему в душу, а не в паспорт. А души у нас молодые, верно?

— Я пока и на бренное свое тело не жалуюсь.

— К тому же мы с тобой не так уж часто встречаемся. Так что у нас имеются все основания выпить, и есть за что выпить.

— Тогда наливай! — рассмеялся Артык. — Сразу видно, что учитель — умеешь убедить человека. Выпьем же за счастье наших детей. И за счастье народа нашего!

— За общее наше счастье, Артык!

Они чокнулись, глядя друг на друга с добрыми, светлыми улыбками.

Радужные краски играли на легких облаках.

Погода была безветренная, в пустыне царила тишина, только воробьи чирикали суматошливо, спеша устроиться на ночлег.

По берегу канала, вдоль свежих отвалов земли, неспешной, словно плывущей походкой павы прохаживалась Марина. Она не обращала внимания ни на воробьиный гомон, ни на краски заката — обрела, опустив голову, задумавшись о чем-то…

Она успела уже далеко отойти от бригадного стана.

Может быть, в эту минуту вспоминался ей родной край, где природа так не похожа на здешнюю, отец с матерью, по которым она уже Соскучилась? А может, она думала о своем будущем. Или просто ждала кого-то…

Когда перед ней вырос небольшой бархан, заросший кустиками селина, она остановилась, потянулась, словно стряхивая с себя сон. И замерла, очарованная картиной заката, — там, где солнце уже опустилось за горизонт, рдело нежно-буйное зарево.

Мимо с легким шорохом промелькнула прыткая ящерица, оставив на песке мелкий узорчатый след. «Вот бы расшить так воротник рубашки! — подумала Марина и тут же лукаво улыбнулась себе: — Эй, чью это рубашку ты хочешь покрыть узорами?»