Слова эти были встречены одобрительными аплодисментами.
Когда они стихли, Артык продолжал:
— Не мне вам говорить о том, что сейчас делается, — сами газеты читаете, радио слушаете. Как только утвердилась у нас советская власть, так партия и правительство сразу стали думать, как бы напоить водой пустующие земли нашей республики. Начало развиваться ирригационное дело. Были сооружены Совет-Яп[8] и Босага-Керкинский каналы, протяженностью в пятьдесят километров. Это и многое другое подняло и экономику, и культуру республики и первым делом обеспечило рост хлопководства. Но миллион гектаров земли, годной для выращивания больших урожаев самого ценного, тонковолокнистого хлопка, пока еще ждет воду… Да, дорогие, воды нам все еще не хватает, вода нужна позарез, потому и решено строить Большой канал.
Кто-то выкрикнул:
— А не зря его строят?
— Как это — зря? — нахмурился Артык.
— А так. Он ведь через пустыню пойдет. Вот и поговаривают, будто пески всосут всю воду и засыпят канал.
— Что ж, опасения небезосновательные, — Артык вспомнил, как недавно он сам разговаривал на эту тему с Бабалы. — Длина первой очереди канала, от Амударьи до Мары, около четырехсот километров. И добрая их половина приходится на пустыню, со сплошными сыпучими песками. С пустыней, сами знаете, шутки плохи. Только ведь, как молвит пословица, воробьев бояться — не сеять просо. К тому же те, кто работал над проектом Большого канала, уж не меньше тревожились за его судьбу, чем мы с вами. Сын говорил мне: ученые все предусмотрели. Они даже полагают, что вода укрепит пески.
— Точно! — взвилась над залом очередная реплика. — Народ-то давно подметил: когда идешь по сухому песку, так проваливаешься чуть не по колено, а если он намокнет после дождя, то шагаешь по нему, как по асфальту!
— Это так, — кивнул Артык. — Ученые, наверно, и это учли. И не только это, а обмозговали вопрос со всех сторон. Так что волноваться нам нечего. Подумаем лучше над тем, как помочь великой стройке!.. Помочь — конкретными делами! Пораскинем-ка мозгами: что вот мы можем сделать?
Отовсюду понеслись горячие возгласы:
— Я готов часть своих трудодней пожертвовать в пользу стройки!
— Надо, так я поделюсь последним хлебом со своего сачака!
— А я бы и сам поехал на стройку и вкалывал там днем и ночью!
Где-то в середине зала выросла фигура колхозного шофера, Аннама; обращаясь к Артыку, он сказал:
— Артык-ага! Я вот уже обещал тебе, что отправлюсь на стройку. Мое слово твердое, я и заявление нашему председателю подал. Только оно до сих пор так и лежит без ответа.
— А ты нажимал на председателя?
— Ха!.. Ясно, нажимал. А он ни «да», ни «нет». А я ведь и мать уже уговорил ехать…
Артык, насупив брови, бросил суровый взгляд на Тархана:
— Что ж это получается, Тархан Мавы? Твои колхозники проявляют ценную инициативу, а ты ее сдерживаешь?!
Тархан, поднявшись, приложил к груди обе ладони:
— Да отпустим мы его, Артык-ага!.. Только пусть сперва замену себе подготовит. Колхозу шоферы нужны не меньше, чем стройке.
— Я бы вопрос по-другому поставил: стройке шоферы не меньше нужны, чем колхозу!.. Ай, Тархан Мавы, не ожидал я от тебя такого… Если уж ты, агроном, не понимаешь всего значения стройки, то что же требовать от других председателей?
— Как это не понимаю? — обиделся Тархан. — Отлично понимаю.
— Умом понимаешь — а надо сердцем, всей кожей!.. Да, да, дорогой председатель, ты в сердце прими Большой канал, тогда не будешь интересы своего колхоза ставить выше интересов стройки!
— У нас ведь свой план есть, Артык-ага, и его выполнять надо!
— А ты пошире взгляни: что такое твой колхоз и что такое стройка!..
— Ты не противопоставляй, Артык-ага!
— Я и не противопоставляю. Наоборот, считаю, что одно с другим крепко связано. Поможешь сегодня стройке, так вода быстрее придет в твой колхоз, и ты сможешь выполнить свой план вдвое или втрое! Э, да что я тебе, как маленькому, это объясняю. У самого небось имеется голова на плечах.
Тархан примирительно улыбнулся:
— Сдаюсь, сдаюсь, Артык-ага! Ты прав, конечно… И я, наверное, и правда, узковато мыслю. Так ведь стройка-то далеко, а колхоз — вот он где! — он постукал себя ладонью по шее. — И план висит над нами, как занесенная сабля!
