Он не знал, сколько проспал. А когда разлепил веки, словно налитые свинцом, то увидел, что Нуры рядом нет.
Он сел на брезенте, огляделся по сторонам.
Нуры — как в воду канул.
Бабалы охватила тревога. Вот разбойник — ушел все-таки!.. Как будто ему неизвестно, что с пустыней шутки плохи. Не ровен час, еще заблудится и погибнет — ведь он же один!..
«И черт меня дернул уснуть, — клял себя Бабалы, — ведь ясно было, что этот неслух по-своему сделает!.. Проворонил я Нуры!..»
В это время до него донесся далекий неровный гул, похожий на рокот мотора.
Бабалы вгляделся из-под ладони — на желто-коричневом фоне степи чернела точка, все увеличиваясь в размерах.
Скоро можно было уже отчетливо различить очертания грузовика. Спустя еще несколько минут машина подкатила к Бабалы, и из кузова спрыгнул на землю широко улыбающийся Нуры. На лице Бабалы отразились и радость, и гнев, он уж собрался распечь своего шофера, но тот его опередил:
— Не ругайся, начальник!.. Сейчас нас отсюда выволокут.
Бабалы все-таки прорвало:
— Какого дьявола тебя понесло одного в пустыню?
— Ай, начальник, что со мной могло случиться? Я везучий.
— А если бы заблудился?
— Ни в коем случае, начальник. Как я мог потеряться, коли ты сказал, что привык ко мне.
Бабалы только рукой махнул. На Нуры невозможно было сердиться.
И еще не раз выручал Нуры своего «начальника» в трудных: ситуациях.
Этот парень умел не только «чесать язык»!
Другом он был и преданным, и чутким, всегда угадывал настроение Бабалы, и если тот вешал нос — старался шуткой отвлечь его от грустных мыслей.
Вот и теперь, когда Бабалы оборвал его репликой насчет пиал, которым пока не звенеть, Нуры обнажил в улыбке крепкие, белые зубы:
— Нет, начальник, Нуры не проведешь!.. Вай, да если бы я знал, что и мне повстречается когда-нибудь такая пери, так был бы готов ждать ее хоть всю жизнь.
— Пока борода не поседела бы? — подыграл ему Бабалы.
— Пока не выпали бы все зубы!
— Хм… А на что твоей пери развалина, стоящая одной ногой в могиле?
— Я бы и из могилы любовался ею! Я ‘бы собрал последние силы, чтобы услужить ей! Да если бы она только забавлялась мной, как привязанным жуком, я и то был бы рад-радехонек!
— Ладно, ладно, — засмеялся Бабалы. — Я покажу тебе на канале таких пери, что ты раньше времени и поседеешь, и лишишься всех зубов! Так что поспешим, друг мой. Ты все взял в дорогу, не забыл ничего?
— Я прихватил даже охапку дров, чтобы кипятить чай на привалах.
— Предусмотрительный товарищ.
— А ты сомневался, начальник?.. Еще я запасся водой, так что хватит и нам, и «газику». Ну солью, спичками… — Нуры хлопнул себя по лбу — Ай, пустая башка! Я же забыл про танка*!
— Вот-вот. А голову ты не забыл?
— Ай, начальник, не волнуйся. Подумаешь, танка! Для тебя я вскипячу чай хоть в ладонях.
Бабалы покачал головой:
— Незаменимый ты парень, Нуры-хан. Если бы не ветер в твоей голове — цены бы тебе не было!
Но Нуры не так-то легко было сбить с толку. Сдвинув на Затылок кепку, самодовольно задрав подбородок, он проговорил:
— Ха, разве ветер не приносит пользу! А кто крутит мельницы? Овевает наши физиономии в жару? Ветер, он и самолеты подгоняет.
— Содержимого твоей головы хватит даже на ветродвигатель! Но довольно пустой болтовни. Выноси-ка вещи, и в путь.
Но Нуры не торопился. Довольный тем, что помог Бабалы развеяться, он смотрел на него любовно-добро-душно, как нянька на своего воспитанника. Его нисколько не обижало, что «начальник» над ним подсмеивался, наоборот, он любил, когда тот отпускал свои шуточки и остроты. Улыбаясь, Бабалы становился похожим на свою мать, Айну. Характером же, по мнению Нуры, он пошел в отца. И когда сердился, то никому не давал спуску, так что лучше было Не попадаться ему под горячую руку.
Нуры хотелось перед дорогой еще поболтать. Его давно интересовал старый, затянувшийся шрам, оставленный на щеке Бабалы чьим-то копытом. Глянув на этот шрам, он сказал:
— А ты, начальник, как погляжу, не всегда был таким солидным, как сейчас. Мальчишкой-то, верно, здорово озоровал.
— С чего ты это взял?
— Этот вон шрам — разве я тебе подарил на память? Не иначе как какой-нибудь норовистый коняга. И ведь он не тронул бы тебя, ежели бы ты его не задирал.
