— Бабалы, Нуры, — марш на улицу.
Уже в дверях Нуры сказал:
— Видал, начальник, каков характер у доктора? Ой, нелегко тебе придется…
Бабалы, больно сжав ему локоть, силой выволок Нуры из кабинета.
Во дворе они сели на скамейку. Галя, опустив голову, прохаживалась поодаль. Но небу скользили тучи; воздух был свежий и влажный.
— Я сейчас не за Володю боюсь, — сказал Нуры, стараясь отвлечь Бабалы от мрачных мыслей, — а за другого своего друга.
— За кого же это?
— Его зовут — Бабалы.
— Со мной, по-моему, ничего пока не случилось.
— Случилось, начальник. Ты в ежовых рукавицах. Теперь доктор будет отмерять, сколько слов ты можешь произнести.
— Нуры, сейчас не время шутить. Думай о Володе.
— А что о нем думать? С ним все будет в порядке. Я верю в золотые руки доктора.
— Вот видишь: золотые. А ты: ежовые рукавицы!..
— Так тебя, начальник, и надо в них держать. Да, ты мою-то жену когда доставишь?
— Скоро, скоро, Нуры, — как попаду в Ашхабад.
Нуры вскочил со скамьи, подошел к дверям, прислушался. Вернувшись к Бабалы, сказал:
— Тихо — как в могиле. Будто все немыми сделались.
— Так во время операции и положено. Я как-то видел, врачи жестами друг с другом объясняются.
К ним подошла Галя:
— Нуры, что там?
— А ничего. Доктор, видимо, уже колдует над твоим Володей.
Галя прикусила губу, глаза ее опять наполнились слезами.
Наступило тяжелое молчание.
Через некоторое время дверь распахнулась, и показалась Аджап. Три пары глаз устремились на нее.
Аджап шагнула к скамейке, сказала усталым спокойным голосом:
— Операция прошла благополучно. Больной вне опасности.
После напряженной паузы Нуры закричал «Ура!» и, схватив Галю, закружил ее вокруг себя.
— Нуры! — укоризненно проговорила Аджап. — Ты все-таки в больничном дворе, а не на свадебном тое. — И ласково обратилась к Гале: — Вытри слезы, Галя-джан. Все хорошо. Если и дальше так будет, то дня через три-четыре Володя выйдет отсюда.
— Можно, я хоть взгляну на него?
— Сейчас нельзя, ему необходим покой.
Галя все-таки отказалась пойти домой. Нуры остался с ней. Бабалы подождал, пока Аджап отдаст необходимые распоряжения, и вскоре оба они были дома.
Там их ждала телеграмма, адресованная Аджап: «Отец серьезно болен, срочно выезжай, мама». Оба чувствовали себя так, будто среди ясного дня разразилась гроза. Нужно было звонить Новченко, чтобы он выделил специальный самолет.
На свадьбе Аннама и Марины начальник строительства и начальник участка держались друг с другом вполне миролюбиво, но Бабалы не мог забыть об их недавнем столкновении и взялся за трубку скрепя сердце. Ему повезло: Новченко оказался на месте, с Бабалы разговаривал дружелюбно и сочувственно, сказал, что в Рахмете сейчас находится самолет, который должен возвратиться в Мары, но он, Новченко, передает его в полное распоряжение Бабалы. Он даже посоветовал Бабалы лететь в Ашхабад вместе с Аджап: ей ведь может понадобиться его поддержка.
И опять Бабалы подумал: а неплохой все-таки мужик Сергей Герасимович, несмотря на вздорный нрав.
Аджап, на которой лица не было, торопливо собиралась в дорогу.
Бабалы тоже принялся укладывать свой чемодан.
— А ты куда? — удивленно спросила Аджап.
— С тобой. В Ашхабад.
— У тебя, по-моему, здесь дел хватает.
— Мне не хочется отпускать тебя одну. Новченко разрешил мне лететь.
— Не пори горячку, Бабалы. Еще неизвестно — что у отца. Если совсем плохо… я дам тебе знать.
Проводив Аджап, Бабалы вернулся домой, прилег на диван. Ну и денек выдался. Болезнь Володи. Болезнь Моммы Мергена. Прямо мор какой-то напал на близких ему людей… Как бы вместо собственной свадьбы не пришлось очутиться на чужих поминках. Мудро заметил Махтумкули*: «Те, кто радовался с утра, после полудня приуныли».
С трудом Бабалы добился, чтобы его соединили с правлением колхоза «Абадан», и попросил позвать к телефону Артыка.
Тот, видно, был где-то неподалеку, уже спустя минут пять Бабалы услышал веселый отцовский голос:
— Как дела, сынок, как здоровье? Мы ждем тебя и Аджап! К свадьбе все уже готово.
— Отец свадьбу придется отложить.
— Что там еще стряслось?
— Моммы-ага заболел, я только что отправил Аджап самолётом в Ашхабад.