— Я готов сделать для них все, что от меня зависит. Из своего фонда выделяю на свадьбу пять тысяч рублей. Не стесняйся, говори, что еще нужно.
— Да ничего не нужно, Бабалы. Мы отдаем молодым вагончик, все в палатку пока перейдем. Бостан-эдже съездила с Аннамом в аул, там у нее для свадьбы Много всякого добра понакоплено. Они привезли постели, ковры, кошмы, четырех откормленных баранов, а посуды — не сосчитать! Да и мать Марины явилась не с пустыми руками. Забыл сказать: Бостан-эдже даже бахши пригласила на свадьбу! Так что пир готовится — дай боже!
— Бостан-эдже, значит, примирилась с тем, что невестка у нее — русская?
— Сам знаешь, нрав у неё крутой, да и вздорные представления крепко оплели ей душу. Но сын-То у нее единственный, для его счастья она и себя не пожалеет. Теперь, когда Бостан-эдже согласилась на свадьбу, она ног под собой не чует от радости. Летает — как птица! Вся в заботах и хлопотах.
— Она как-то приходила ко мне за советом. Трудно было с ней говорить… Марина эта вроде ей по душе. И в то же время заладила одно: мол, она не туркменка, как-то мы с ней уживемся, что люди скажут. Я уж упарился, внушая ей, что жизнь вокруг изменилась.
— Да умом-то она все понимает. А душу очистить от старых пережитков не легче, чем железо от ржавчины. Я примечал: глянет она на Марину — и лицом затуманится. Хотя говорила, что доверила бы Марине даже свою жизнь, не то что сына.
Секретарь принес Бабалы телеграмму. Пробежав ее глазами, он нахмурился:
— Да, Маркс прав…
Мухаммед шутливо спросил:
— Что, телеграмма — от Маркса?
Бабалы швырнул телеграмму на стол:
— Маркс говорил: жизнь есть борьба. Меня, как говорится, вызывают на ковер.
Он стукнул кулаком по столу:
— И это в то время, когда должна приехать Аджап!
— От кого телеграмма-то?
— Из министерства. Я должен срочно вылетать в Ашхабад. Весы шайтана! Вместо Того чтобы встретить на станции Аджап — я вынужден буду отбивать атаки замминистра и Меллека Веллека. Уж подозреваю, что меня ждет… Бедные мои ребра, опять вам трещать от нечестной хватки всяких мерзавцев!
Мухаммед покачал головой:
— Ай-яй, Бабалы, не узнаю я фронтового товарища. Помнится, на войне мощь врага порой вдесятеро превосходила наши силы, и ты тогда не раскисал, не поднимал вверх руки…
— Как ни странно, Мухаммед, но на войне все проще. Ты стоишь лицом к лицу с врагом, которого ненавидишь, который топчет твою землю, и знаешь, что должен или одержать над ним верх, или погибнуть во имя великой цели. Там — два полюса, и борьба идет в открытую. А тут… Тут вроде противник твой преследует ту же цель, что и ты, печется, на первый взгляд, о благе родины, благе народа. Больше того: он тебя пытается выставить самодуром, игнорирующим народные интересы! Такой противник — хуже туберкулеза, который точит человека исподволь, незаметно. Пусть он меня и не свалит, но он мешает мне честно выполнять мой долг перед народом, и это горше всего, Мухаммед! Я бы не переживал так, если бы нужно было, подпоясавшись, выйти в круг для честной, открытой борьбы, где побеждает — сильный. А тут… мне придется оправдываться, стоя перед Меллеком Веллеком, счищать с себя грязь, которой он будет меня поливать.
— Бабалы, к золоту, говорят, не пристает ржавчина,
— Слабое утешение. То — к золоту… А я ведь не без греха. Можно найти у меня и промашки, и ошибки.
— Не ошибается тот, кто не работает.
— Тогда, значит, Меллек Веллек — безгрешен. Тем легче ему на меня наседать.
Мухаммед в упор посмотрел на Бабалы:
— Хватит плакаться, Бабалы Артыкович. Выше голову! Если, по Марксу, жизнь — борьба, так надо быть готовым к этому.
— Обидно понапрасну тратить силы, которые ты мог бы приложить к более полезным делам. Но я не думаю сдаваться без боя, ты за меня не волнуйся.
— То-то же.
— Черт, как же с Аджап-то быть? Я ведь обещал встретить ее, а вместо меня она увидит на перроне моего шофера. Вот незадача!
У Бабалы поднялись вдруг брови:
— Обернись-ка, Мухаммед! Взгляни, кто к нам пожаловал! Вот уж действительно легок на помине.
Мухаммед повернул голову — и увидел Аннама, стоявшего в дверях с опущенной головой, потерянным видом. Он походил на борца, проигравшего важную, решительную схватку.
