Капля воды - крупица золота - страница 128

Письмо отца вызвало у Бабалы улыбку и привело его в добродушное настроение.

Артык ни словом не упоминал о своем конфликте с Меллеком Веллеком — возможно, он взялся за перо раньше, чем Аджап, еще до встречи с Меллеком.

Артыка заботило одно: свадьба сына.

Писал он, как всегда, лаконично: мол, с родителями Аджап он обо всем договорился, и дело теперь за женихом и невестой. По его мнению, которое разделяла и Айна, свадьбу следовало сыграть не в Рахмете, а в Теджене, чтобы можно было пригласить на нее всех родных, друзей и знакомых.

Ну да, усмехнулся про себя Бабалы, весь Теджен. А к тому же ещё весь Ашхабад и весь Рахмет. Ведь Отец писал, что свадебный той должен быть пышным и торжественным.

Свадьба, свадьба…

К сожалению, невеста пока в Ашхабаде. И в письме ее не было и намека, когда она вернется в Рахмет. Может, она и сама не знала, на сколько дней рассчитаны семинарские занятия.

А в Рахмете — Меллек Веллек. Он еще устроит Бабалы «свадьбу»! Бог весть, с какими неприятностями способен этот подлец его сосватать…

Растительности здесь было побольше, чем на прежней стоянке. И барханы повыше.

С подветренной стороны одного из барханов, неподалеку от вагончика, экскаваторщики разбили палатку. Раньше многие из ребят спали на воздухе, теперь не позволяла погода, а в вагончике все не умещались.

Осень все более властно вступала в свои права.

Низко над землей шли караваны черных тяжелых туч.

Бостан-эдже, которая беспокойно кружила по бригадному стану, будто ей жгло пятки, казалось, что тучи давят ей на плечи. Она вообще с утра места себе не находила, и все виделось ей в мрачном свете. Воробьи, чудилось, чирикали как-то тревожно, словно предупреждая об опасности. Глаза у нее щипало от горького дыма — хотя саксаул в очаге горел сухо, чисто. В бульканье воды, кипевшей в казане, Бостан слышала ехидное хихиканье. Каждый росший здесь куст саксаула цеплялся за ее платье, как кредитор, требующий возвращения долга. Она спотыкалась на ровном месте, словно вся земля усеяна была кочками. Поднимаясь в вагончик, она поскользнулась на первой ступеньке, как будто та была покрыта льдом, и больно ударилась коленкой о вторую.

Все в этот день валилось у нее из рук. И вещи издевались над ней. Из переполненного ведра вода выплескивалась на землю и тут же впитывалась, — драгоценная вода? Танка, висевшая над костром, то и дело срывалась в огонь, заливая его.

Бостан шаталась, как пьяная, словно кто-то толкал ее то в одну, то в другую сторону. И дышала она тяжело, натужно, будто проклятые тучи набились ей в горло…

Тяжело ей было, и объяснялось это просто: Аннам, который после ссоры с матерью набычился, замкнулся, старался не разговаривать с ней, этот неслух, радость ее сердца, единственный и любимый сынок, накануне вечером исчез, и тщетно строила Бостан догадки — куда он мог подеваться.

Тревога охватила ее душу.

Она пыталась дознаться у Марины, не знает ли та, где Аннам. Марина только пожимала плечами: она сама ума не приложит — зачем и куда он мог уйти или уехать,

Ничего утешительного не услышала Бостан и от других членов бригады.

Сердце ее готово было разорваться от горя.

Весь день провела она в панике и ночью не в силах была сомкнуть глаз, беспокойно ворочалась в постели, часто вставала и выходила из вагончика.

В темно-голубом небе холодно сверкали звезды. Рокотали моторы экскаваторов. Издалека донесся вой шакалов…

На Бостан-эдже напал страх. Она кинулась к палатке и разбудила Мухаммеда. Тот никак не мог проснуться, протирал глаза кулаком, а Бостан теребила его:

— Где Аннам, Мухаммед-джан? Где сынок мой?

Мухаммед сел в постели:

— Бостан-эдже, если ты этого не знаешь, откуда же другим знать?

— Вай! Как это «откуда»? Он же твой нукер! Разве он может сделать хоть шаг без твоего разрешения?

— Еще как может! Времена ханов и нукеров давно миновали. Да ты вспомни, Бостан-эдже: однажды он уже удирал, ни у кого не спросясь. И благополучно вернулся.

— Тогда он испугался.

— А сейчас он в отпуске и свободен, как птица.