— А я зол на себя, — Володя вздохнул. — Сам знаешь, недавно ведь снова сорвался.
— А вот об этом я и сам не хочу помнить, и тебе не советую. Ну, споткнулся, с кем не бывает.
Володя помотал головой:
— Нет, не случайно так вышло. Глубоко, видать, сидит во мне эта зараза. Будто дракон спящий, который вот-вот проснется и потребует: пить хочу, водку давай!
— Значит, это не ты пил — а твой дракон?
— Ага. Мне-то ведь на водку и глядеть противно…
— Нет, Володя-джан, не заснул твой дракон — ты просто сумел придушить его. Ведь вон сколько времени не пьешь.
— Держусь пока… Но, честно говоря, Нуры, стройка развращает…
— Врешь! Врешь! — Нуры побагровел от возмущения. — Стройка людей на нош ставит.
— А ты погляди, разве я один тянусь к бутылке? Деньги-то народ заколачивает тут немалые. Не хочешь — запьешь.
— И опять врешь! Я вон зарабатываю не меньше, если не больше других. А ведь не наливаюсь этим зельем до потери сознания. Хлопок гниет, если он еще раньше подмок. Уверен, те, кто на стройке пьет, и прежде пили. Признайся: за тобой, верно, и до стройки водился этот грешок, а?
Володя понурил голову:
— Угадал, Нуры. И были на то свои причины…
— Пьяницы — мастера всякими причинами свою слабость оправдывать. Настоящий джигит, что бы с ним ни случилось, не будет доводить себя до такого состояния, когда ноги дрожат, как листья в сильный ветер, а глаза мутные, словно небо во время пыльной бури. Настоящий джигит всегда крепко держится на ногах — они у него как железные колья, вбитые в землю. Я вот сейчас смотрю на тебя — душа радуется. А ты принялся про какого-то дракона заливать…
Нуры не удалось договорить — к ним подошел старший прораб, Хезрет Атаев.
— Прохлаждаетесь, братцы?
— У вас в пустыне только прохлаждаться, — сказал Володя.
— Докладываю, товарищ прораб, — сказал Нуры, — у нас антракт, перерыв, перекур.
— Будем считать, что право на отдых вы завоевали самоотверженным трудом. — Хезрет улыбнулся: — И я пришел к вам с приятной вестью…
— О! Володя, давай как следует прочистим наши уши!..
Нуры и Володя встали перед Атаевым, вытянувшись в струнку, и тот торжественно произнес:
— За победные показатели в социалистическом соревновании управление участка Рахмет постановило…
— Вай, прораб, погоди, — Нуры закашлялся, — у меня от волнения в горле пересохло…
— …постановило вручить вашей бригаде красное переходящее знамя.
— Ур-ра! — заорали Нуры и Володя.
— Тихо, я еще не кончил. А вы оба, как передовые скреперисты, премируетесь шерстяными платками для жен и деньгами… — Атаев помедлил, — каждый — небольшой суммой в пять тысяч рублей.
Нуры схватился рукой за сердце:
— Ты бы не сразу, прораб… Так можно и инфаркт получить. Надо было подготовить нас исподволь, постепенно. Ну, начать, к примеру, с посторонних вопросов: как, мол, живете, не нуждаетесь ли в чем, может, вам не хватает заработка на покупку новейшей марки автомашины…
Володя стоял явно сконфуженный. Дождавшись, пока Нуры закончит свой монолог, он смущенно сказал:
— Боюсь, я не заслужил премии… По совести, обе надо вручить Нуры.
— Э, нет, друг! Это я должен отдать свою премию тебе. Ведь твоя работа впервые так отмечена — пусть же этот день надолго останется у тебя в памяти.
Атаев усмехнулся:
— Я гляжу, вы деньгами сыты по горло. Ладно, передам эти премии другим, кто победнее.
Нуры, включаясь в игру, согласно кивнул:
— Справедливо. — И повернулся к Володе — Дай-ка, друг, ключ от своего скрепера.
— Зачем это?
— Давай, давай. — Нуры взял у Володи ключ, достал из кармана свой и протянул оба Атаеву: — Вот так, дорогой товарищ прораб. Отдай эти ключи тем, кому ты намерен вручить премии.
— Ключи-то при чем?
— Данные премии и данные ключи — близкие родственники. Им будет скучно друг без друга
— А что ты, Володя, думаешь по этому поводу? — спросил Атаев.
— Нуры мне говорил: если товарищ у тебя слепой, так и ты зажмурься. Как он, так и я.
— Ясно. Ах, разбойники!..
Атаев, расхохотавшись, сгреб в охапку Нуры и попытался повалить его на песок, но тот вывернулся.
Завязалась борьба. Нуры, крепко обхватив обеими руками прораба, крутанул его и, словно сброшенный халат, уложил на склон бархана. Не отпуская Атаева, он склонился над ним и грозно спросил:
