Капля воды - крупица золота - страница 10

— Если ты всерьез так думаешь, нам не о чем больше разговаривать. Прощайте, Бабалы-ага!

— Ты что, Аджап?

Бабалы попытался удержать ее за руку, но она вырвалась и, чуть отступив, с обидой и горечью произнесла:

— Ты уже не впервые подчеркиваешь, что сделал по земле больше шагов, чем я.

— Но ведь это правда!

— Ну и что?.. Разве я встречалась с тобой, не зная об этом? Мы ведь, по-моему, не скрывали друг от друга своего возраста. Что же ты все твердишь: мы не ровня, мы не ровня!.. Как будто это имеет какое-то значение!

В глазах Аджап стояли слезы.

— Ничего ты не понимаешь! Ни-че-го!..

Медленно повернувшись, она побрела прочь от скамейки. У Бабалы язык словно прилип к гортани, он был ошеломлен и подавлен, как охотник, упустивший пойманную птицу. Придя в себя, он крикнул вслед удаляющейся девушке:

— Постой, Аджап!

В голосе его слышалось отчаяние, но она даже не оглянулась.

— Аджап! Ведь я же завтра уезжаю!

Аджап повернула голову:

— Счастливого пути!.. Желаю удачи!

И, ускорив шаг, словно растворилась в тумане, который начал опускаться на сквер.

Бабалы остался сидеть на скамейке, он, казалось, оцепенел… Туман стоял у него перед глазами.

Уже набирал высоту тысяча девятьсот пятьдесят пятый год, семь лет минуло после страшного землетрясения, а город все не мог опомниться от него и еще не успел залечить раны, нанесенные грозной стихией. Правда, тут и там поднялись новенькие, с иголочки, двух- и трехэтажные здания, но в целом городской пейзаж не радовал глаз: пустыри, образовавшиеся в результате землетрясения, а часто и проезжую часть улиц занимали жалкие временные строения, смахивающие на хижины, в которых ютились до революции сторожа плотин или бедняки, работавшие на очистке арыков. Хорошо еще, что их скрывала зелень высоких раскидистых деревьев, которых так много в Ашхабаде.

Между тем восстановление города шло полным ходом. Муравьиными цепочками тянулись по улицам грузовики и самосвалы. Многозвучный строительный шум заполонил столицу. Отовсюду слышался стук топоров и молотков, визг пил, скрежет электросверл. И пыль стояла столбом, хотя почва в городе была в основном каменистая и песчаная.

Рабочий облик был не только у города, но и у его жителей. В то время редко можно было встретить прохожего, празднично принаряженного. Люди одевались просто, по-рабочему.

В первые же дни восстановления из России прибыли сборные дома, дачного типа, в столичную панораму они не очень-то вписывались: выглядели слишком скромно, «загородно», но зато их легко было устанавливать и жить в них удобно. Скоро они обросли садами, опоясались заборами.

Во двор одного такого дома въехал зеленый «газик» и остановился возле входа.

Из шоферской кабины вылез коренастый парень с черными, словно сливы, глазами. Щека его, до самой губы, была прорезана шрамом, оставшимся от «пендинки», и оттого казалось, будто парень все время улыбается.

Придирчиво оглядевшись, шофер недовольно нахмурился. Все вроде было в порядке: двор подметен, ветви абрикосового дерева унизаны, как бусами, молодыми плодами, плодоносили и другие деревья. Парню, однако, что-то тут не нравилось. Аккуратный дворик — но какой-то неуютный, пустынный. Душа человеческая в него не вложена…. «В пустой, мечети тоже опрятно, но какой от этого толк, если людей нет? — подумал парень. — Тоска зеленая!»

По его мнению, дому, двору, не хватало хозяйской руки.

Протирая тряпкой машину, которая и так сверкала чистотой, шофер ворчал про себя:

— Бабалы-ага тут гость, а не хозяин: заглянет ненадолго, да тут же-умчит по своим делам… Кухарки — люди наемные, сделали свою работу — и привет семье!.. Уход за домом — это еще не забота о нем. А кто по-настоящему может согреть жилье своей заботой? Только хозяйка! Точно, в доме хозяйка нужна. А Бабалы-ага тянет с женитьбой. Когда же наконец зазвенят здесь свадебные, пиалы?