После часа раздумий и бурных споров о деталях операции, наш план выглядит так.
В квартире мы устанавливаем скрытую видеокамеру — это Пашка берёт на себя — уж где он раздобудет такую шпионскую штучку, я понятия не имею.
Завтра с утра я, как обычно, ухожу на работу. После работы еду домой своим ходом, а Пашка с пяти часов вечера приступает к дежурству во дворе, в своей машине, наблюдая за входом в мой подъезд и ожидая от меня условного сигнала о помощи.
Преступник, очевидно, как обычно, воспользуется дубликатами ключей, чтобы войти в квартиру, думая, что я крепко сплю. Как только я услышу шум открывающейся двери, я должна набрать на сотовом Пашкин номер и позвонить ему на его мобильный.
Пока Пашка спешит мне на выручку, я попытаюсь спровоцировать маньяка на угрозы, а лучше на конкретные действия в мой адрес перед объективом видеокамеры.
Самое трудное в этой операции рассчитать всё так, чтобы преступник душить меня начал, но до конца задушить не успел, остановленный Пашкой.
От молотка в качестве оружия Пашка наотрез отказался и сказал, что захватит свой газовый пистолет на который у него есть разрешение, и одолжит у какого-то своего знакомого наручники.
Когда план действий наконец утверждён и принят, Пашка кому-то звонит и минут пять горячо доказывает, что «это срочно», «в долгу не останусь», а потом называет мой адрес.
Судя по всему, в срочности вопроса своего собеседника Пашка действительно убедил, потому что уже скоро раздаётся в звонок в дверь.
— Спокойно, это свои, — говорит мне Пашка и идёт отпирать.
Возвращается он с коренастым, неразговорчивым мужичком. Мужичок открывает маленький чёрный чемоданчик со всякими непонятного назначения штукенциями и инструментами и приступает к делу. Быстро и профессионально он устанавливает маленькую видеокамеру в моей комнате. Потом, так же, не соря словами, коротко объясняет, как включать и выключать эту шпионскую штучку, прощается и исчезает.
— Ну что ж, пора и мне, — встаёт из кресла Пашка.
Я обхватываю голову руками.
— Пашуля, если бы ты знал, как я боюсь оставаться одна! Вдруг убийца придёт сегодня ночью?
— Танюшка, честное слово, я бы остался, покараулил твой чуткий сон, но ты же знаешь, что Маринка меня не поймёт.
— Да знаю, — уныло говорю я. — Потому и не прошу тебя об этом. Но могу я просто поделиться с тобой своими страхами?
— Ладно, не дрейфь. Ты же сама вычислила, что этот псих убивает только по пятницам. А сегодня четверг. Четверг!
Пашка привлекает меня к себе и чмокает, как ребёнка, в макушку.
— Ну всё, Танюшка, я побежал. Дома дети плачут.
— Постой! А что насчет номера белой «девятки»?
Шурыгин хлопает себя по лбу:
— Забыл. Я ж сюда по твоему звонку помчался, не заезжая домой. Ладно, сейчас приеду посмотрю.
Когда дверь за Пашкой закрывается, улегшиеся, было, страхи вновь поднимаются во мне. Я опять устраиваю у входной двери импровизированную баррикаду и на всякий случай кладу под подушку свежекупленный молоток.
Уже лёжа в постели, я ощупываю его и, успокоившись, засыпаю.
Просыпаюсь я оттого, что молоток под моей подушкой слишком явно ощущается всей своей жёсткой поверхностью. В комнате темно, и не понятно, который сейчас час. Взглянув на светящийся циферблат часов, я понимаю, что до звонка будильника осталось полчаса, и засыпать снова просто нет смысла. Но и вылезать из-под тёплого одеяла я тоже не тороплюсь. Лежу и размышляю.
Итак, сегодня решающий день моей охоты на охотника. Капкан уже насторожён и ждёт неосторожного шага. Но я уже не раз могла убедиться, что мой противник очень умён, и недооценивать его ни в коем случае нельзя. Если мы с Пашкой ошиблись в чём-то, заплатить мне придётся собственной жизнью.
Да что же я такая невезучая! В кои-то веки захотелось простого женского счастья, и из всей Интернет-колоды я вытащила джокера-маньяка!
Моя горечь находит выход в слезах. Я сижу на постели, растрёпанная и неодетая, рыдая и смахивая повисающие на носу капли, и жалуюсь царящей в комнате темноте на все свои обиды.
Всё напряжение последних дней, давившее на меня, вдруг выливается из моего сердца вместе с плачем. Я судорожно всхлипываю, отчаянно жалея себя, и чувствую, как, по мере иссякания запаса моих слёз, мне становится легче.
