— Не хочу пить за этот год, — вдруг отрезала Мила. В памяти всплыли непрошенные картины, которые так хотелось забыть: их ссора, потеря ребенка, Байкал, суд над Кириллом Олеговичем, дурацкое расставание на три месяца. — К черту его со всем, что случилось. Лучше просто выпьем.
— Хорошо, — придерживая рукой пробку, ответил Костя. Он сразу догадался, о чем подумала его Малявка, разом почувствовав ту боль, что она пережила. Но ему хотелось все то плохое, что с ними произошло, накрыть воспоминаниями хороших событий, словно озябшего ребенка пуховым одеялом. — Давай выпьем за наше бюро. Теперь у нас есть свое дело, и только нам решать, как и с кем работать. А еще за то, что ты пришла ко мне и стала моей самой лучшей помощницей. А еще выпьем за твою племяшку. Теперь ты тетя вдвойне. И за Вика, который стал огромным толстым котом. И за Матвея, который так тебя любит. И за тебя. За то, что ты такая красивая, умная, решительная и даже слегка добрая… — Хлопок, и шампанское белой пеной вылилось в Милин бокал. — С наступающим, Малявка!
Мила легко коснулась бокалом бокала Кости и сделала жадный глоток. У нее не нашлось слов, чтобы ответить на тост. Вдруг она почувствовала себя маленькой, смущающейся девочкой, и ей захотелось куда-то спрятаться, чтобы не показывать, как сильно ее сердца тронуло сказанное Костей.
Он заметил, как ее щеки залились румянцем. Такая Мила нравилась ему ничуть не меньше, чем решительная и пробивная. Костя любил ее любой: шикарной, страстной, энергичной, неуверенной, смущенной, уставшей, задумчивой. Главное, видеть тот блеск в глазах, который погас после всего, что пришлось пережить Миле по вине его отца; тот блеск, который мало-помалу возвращался все эти месяцы.
У Кости открылись глаза, когда Мила не явилась на встречу спустя три месяца разлуки только потому, что хотела уберечь его от себя, по глупости решив, что так всем будет лучше. Он понял, что его Малявку сломали. Она повзрослела, и это было прекрасно, Костя признавал это. Но вместе с тем он видел, что в ней погас огонь, согревающий своим теплом окружающих, и был лишь один способ его вернуть. Воспламенить слабо тлеющие угли могла лишь та самая страсть, которая раньше толкала Милу на безрассудства. Костя стал играть на ее чувствах, вынуждая Милу вновь завоевывать его сердце, которое и так всецело принадлежало ей. Однако в этой игре он порой забывался. Ему слишком нравилось ловко выскальзывать из Милиных сетей, чтобы попадаться в них вновь.
— Не хочешь что-нибудь съесть? — поинтересовался Костя, когда Мила протянула ему свой пустой бокал.
— Боишься, что напьюсь и потеряю голову?
— Сложно потерять то, чего нет.
— Эй!
— Шучу, — рассмеялся Костя, вновь наливая Миле шампанское, хотя на самом деле опасался, как бы она не перебрала.
— За нас! — Мила подняла бокал, сделала быстрый глоток и, поставив шампанское на стол, положила руку на Костино бедро. — Ну что, Викинг? До полуночи еще долго… Чем бы ты хотел заняться?
— Боюсь, то, чем я хотел бы заняться с тобой, не предусматривает на тебе вечернее платье, а Новый год все же стоит встречать в одежде.
Костя очертил кончиком указательного пальца бретельку ее платья и поставил свой бокал рядом с Милиным. От такой прямолинейности Мила чуть не поперхнулась. Естественно, она рассчитывала на то, что сегодня у них все сложится, но Викинг слишком резко перенял инициативу. Возможно, думала она, месяцы воздержания и целый вечер провокаций наконец возымели результат, но лучше бы не радоваться раньше времени.
Пока миллион самых разных мыслей отплясывали чарльстон в голове Милы, Костя запустил руку в копну ее черных волос, притянул к себе и жадно поцеловал в губы. В следующее мгновение она оказалась у него на коленях.
— Ммм… — простонала Мила, отстраняясь от Кости.
— Ты такая вкусная, — прошептал он.
— А ты небритый, — усмехнулась Мила и почесала свой подбородок. — Черт, как зудит…
— Хочешь сказать, я тебя поцарапал? Я сегодня брился.
— Как-то некачественно ты брился, Викинг! — Она вновь стала целовать Костю, на этот раз нежно, чуть касаясь губами его губ. — Черт!
