Журнал за апрель шестнадцатого тут же принес добычу - теперь Назгулу был известен номер автобуса, который в тот день уходил на Киев. Курьер, конечно, мог попетлять, отправившись через тот же Кировоград-Кропивницкий, но десять миллионов - это груз почти что в сто килограмм, раненым сильно не покатаешься. Так что распутывать клубок придется с Киева, однозначно.
Он отщелкал на айфон нужные страницы и стал прикидывать, где сегодня лучше заночевать. Ощутив на затылке учащенное дыхание Лены, принял решение в ее пользу, но ночи дожидаться не стал. Развернулся, жарко поцеловал, поласкал где нужно и бережно уложил тихо застонавшую от предвкушения женщину на стол, устеленный старыми архивными папками. И уже через несколько минут об этом не пожалел…
Суббота, 22 июля
Генерал Петжак всей душой ненавидел Киев. Ненависть эта была не острой, но давней и всеобъемлющей. Так ненавидишь школьного товарища, которому много лет назад по глупости одолжил большие деньги безо всякой расписки - вернуть не вернешь, но общаться приходится, а на душе холодный тяжёлый камень.
Дело здесь было не в заполонивших улицы жовто-блакитных прапорах. И даже не в упорном “назло врагу” переименовании улиц в этих бандер-шухевичей. Это все такая же чепуха, как и пресловутые георгиевские ленты. Бесило то, что он, человек с кабинетом, из окон которого виден Кремль, обладающий властью не меньшей, чем у какого-нибудь центральноафриканского диктатора, чувствовал себя в этом городе безнадежным тупым совком.
Вроде бы ничего страшного, дело привычное. Точно так же еще с советских времен ощущали себя сограждане в странах капитализма. Только вот там чужая культура, чужой язык, а тут все вроде свои, но только внешне. Присмотришься, прислушаешься - другие. На том же Кипре, не так обидно, когда местные вежливее, трудолюбивее, образованнее и культурнее. Понятное дело, Европа, куда нам до них. А вот если такими качествами обладают люди, внешне выглядящие в точности, как и ты - это бесит невероятно.
До тринадцатого года Петжак, часто бывавший на Украине по долгу службы, со своей неприязнью худо-бедно мирился. Нэзалежная представлялась ему эдакой разорившейся приживалкой, живущей за счет России и фыркающей на грубые манеры гостеприимных хозяев. Все изменил Майдан.
Вот и сейчас, расположившись в ресторане на верхнем этаже торгового центра с видом на главную площадь украинской столицы, Петжак вспоминал те дни. Он челночил между российским посольством и конспиративной квартирой, арендованной на Крещатике. Развозил деньги, передавал оружие, отрабатывал взаимодействие своей агентской сети с группами, противостоявшими бунтарям, которых местные окрестили “титушками”. Перегретый котел бурлил, страшно было, как когда-то давно в Анголе - нарваться можно и на своих и на чужих, а сколько трупов растворилось в неизвестности помимо этой небесной сотни, уже никто никогда не узнает - городской крематорий в те дни работал круглые сутки с тройной загрузкой.
Петжак никогда не забудет запаха сжигаемых шин, и той страшной, всепоглощающей уличной эйфории, на какую, он знал это точно, просто не способны люди в России. И ведь победили вроде уже! Милиция, получив наконец внятный приказ, лихо турнула весь этот “правый сектор”, в считанные часы очистив Грушевского, Европейскую площадь и Дом Профсоюзов. Оставалось их на площади от силы человек двести… А потом, после двух суток пассивного противостояния, оцепление просто снялось и ушло...
Все это, а еще тихий ужас, испытанный в Жулянах, когда озверевшая толпа в камуфляже отлавливала какого-то “зрадника”, и легли в основу того странного, неприятного чувства, которое никак не походило на телевизионно-обывательскую украинофобию россиян.
Ни в жизнь бы сюда больше не сунулся, слава богу, кабинетно-генеральская должность позволяла руководить из Москвы, если бы не “иностранный специалист”. Прожига-детектив, нанятый для блезиру, вдруг взял и совершил невозможное. Словно Пеле в шестьдесят первом году, когда знаменитый бразильский форвард в одиночку обыграл всю команду противника, он за считанные дни вышел на след Курьера. И произошло это именно в тот день, когда Петжак, согласно тщательно продуманному плану, должен был напроситься к Балаеву на прием и, посыпая голову пеплом, доложить молодому-перспективному шефу о том, что: “Несмотря на все принятые меры, след денег обнаружить не удалось”.
