И он отворил дверь.
Это был крестьянин. В темноте виднелась телега, запряженная быками.
— Простите меня, — сказал крестьянин, — у меня ветер задул фонарь, а становится темненько. Не одолжите ли огонька?
— Иди ты к черту! — закричал в бешенстве Сидуан.
— Злой же вы становитесь, хозяин, — заметила Перинетта.
— И правда, — смиренно согласился трактирщик. — Возьми огня, приятель, и доброго пути.
— Ты в Блуа едешь, друг?
— Да, — ответил крестьянин.
— Хорошо, нам по пути… Я ухожу с тобой.
Гийом в последний раз пожал Сидуану руку, поцеловал Перинетту, неохотно подставившую ему щеку, взвалил на плечо палку, продетую в узелок с пожитками, и ушел с крестьянином.
— Ну теперь, хозяин, — сказала Перинетта, — сами видите, что мы можем ложиться. Больше никто не придет. А вот послушайте…
— Что еще? — спросил, прислушиваясь, Сидуан.
— Где-то гром гремит.
— И дождь начинается. Ну и вечерок будет!
Но тут в дверь снова постучали.
— Кто-то стучит! Слышишь, Перинетта?
— Ветер стучит ставней, — ответила служанка.
— Да нет, говорю тебе, в дверь стучат.
— Опять какой-нибудь крестьянин, попросить огня или узнать дорогу!
Стук продолжался.
— Ну, ступай отвори! — приказал Сидуан.
Перинетта повиновалась и отступила на шаг, очутившись лицом к лицу с красивым молодым человеком при шпаге, в плаще и шляпе с красным пером, надвинутой набекрень.
— Путешественник! — воскликнул Сидуан, и на лице его расцвела улыбка.
— Похоже, что так! — сказала ошалело Перинетта.
— Клянусь рогами дьявола! — воскликнул, входя, человек в плаще, — мне кажется, что вы путешественнику не рады, хозяева. Что, гостиница полна?
— Да не совсем, — ответила Перинетта, кусая губы, которые и так были красней пиона.
— Не желает ли ваше сиятельство подкрепиться? — спросил с сомнением Сидуан. — Дело к грозе… Может быть, вы пить хотите?
— Я хотел бы получить ужин, — сказал незнакомец.
— Наконец-то, — прошептала Перинетта, — хоть эта утка уйдет.
— Как?! — воскликнул Сидуан дрожащим от волнения голосом.
— И комнату, — добавил путешественник.
— Комнату?! Он просит комнату! — произнес Сидуан, впадая в восторг. — Ах, мой принц…
— Я не принц, — сказал путник.
— Господин герцог…
— И не герцог; я — капитан.
— Прекрасно, господин капитан, — сказал со слезами в голосе Сидуан, — вы получите лучшую комнату…
— И вам подадут лучшую утку! — сказала Перинетта.
— Нет, ни в коем случае! — воскликнул Сидуан. — Гость, который заказывает и ужин, и комнату, стоит большего. Ты пойдешь в птичник, Перинетта, и выберешь хорошую птицу.
— Да, хозяин.
— А что, друзья мои, — спросил капитан, сбрасывая плащ и подходя поближе к огню, который Сидуан поспешил снова разжечь, — кажется, путешественники на этой дороге редки?
— Да, очень редки, — вздохнул Сидуан.
— Настолько редки, — ответила лукаво Перинетта, — что, если правду вам сказать, вы первый, которого мы видим.
— Не может быть, красотка! Ты смеешься надо мной!
И капитан обнял Перинетту за талию и без церемоний поцеловал.
Капитану было самое большее года двадцать два, вид у него был воинственный, а взгляд гордый и победительный.
— Это такая же правда, капитан, как то, что вы хороши собой, — сказала Перинетта, — вы в самом деле первый путешественник, которого мы здесь видим,
— С какого же времени?
— А вот уже две недели, капитан.
— И вот уже ровно две недели, — сказал жалобно Сидуан, — как я — хозяин этого заведения.
Перинетта зажгла фонарь и пошла в птичник.
Сидуан поспешно спустился в погреб и принес оттуда бутылки своего лучшего вина.
— Я хочу пить! — сказал капитан, прищелкивая языком.
— Вы мне скажете, что вы думаете об этом вине, — ответил Сидуан.
— Ах, прошу прощения, но я один никогда не пью. Давай два стакана, дружище, и чокнемся. У меня в горле сухо, как У висельника.
— Висельник! — воскликнул Сидуан. — Наверное, мне так никогда и не посчастливится увидеть ни одного повешенного!
Капитан расхохотался.
— А зачем тебе нужно видеть повешенного? — спросил он.
— Чтобы взять веревку, конечно!
— Ах да, и верно, говорят, что она приносит счастье. Хорошо, будет тебе веревка повешенного, — сказал серьезно капитан. — Хочешь, я сейчас же повешусь?
