Марина выставляла из буфета на постеленную праздничную скатерть рюмки и тарелки, протирая полотенцем.
– Комната в четырнадцать метров на одного – не так уж и плохо по нашим меркам, – произнеся это, Марина удивилась сама себе – она словно бы извинялась.
А гость отреагировал на ее слова странно. Он быстро отошел от окна, не забыв запахнуть занавеску, приложил палец к губам. Плотно придвинув к столу древотрестовский стул, мешающий проходу между столом и буфетом, он подошел к Марине, приобнял ее. И хотя он не сдавливал ее хрупкие плечи, а всего лишь положил на них свои ладони, девушка почувствовала исходящую от них силу, обжегшую ее сквозь платье и готовую прилить к чему угодно по команде хозяина. Скажем, к рукам. И тогда захрустят ее косточки, как хворост. Боже, о чем она думает?
– Марина, – он заглянул сверху вниз в ее глаза, как будто нырнул в них, – разговариваем так, словно нас подслушивают, понятно? Считаем, что нас подслушивают. Считать недолго придется, всего несколько вечеров. Поэтому, Марина, никаких «ваших мерок», «наших мерок».
Ему удавалось не шептать, но говорить так тихо, что не приходилось сомневаться: не то что за дверью или за стеной, а, находись кто в комнате – не поднеся ухо к шевелящимся губам, не разобрал бы слов.
– Хотите сказать что-нибудь тайное, говорите на ухо или тихим шепотом. Не плохо бы, между прочим, музыку организовать для звукомаскировки. Опять же к нашему лирическому образу музыка была бы как нельзя кстати. У вас есть патефон?
– Да, патефон есть.
– Вот и отлично, давайте его слушать.
«Помню уплывающий вечер, наши первые встречи и лучи синих глаз…» – пела грампластинка. В рюмках темнело вино «Черные глаза». Оно же медленно, но покидало бутылку, стоящую на скатерти между рыбой по-польски и вазой с яблоками. Странно у них складывалось общение. Они большей частью молчали, но иногда обменивались фразами, в основном, вопросами-ответами и вновь погружались в свои мысли.
– Вы партийный? – спросила Марина. Говорила она, разумеется, шепотом.
– Нет, – Навроцкий понял, что она имеет в виду его легенду.
– Напрасно. На вашу должность беспартийного не взяли бы.
– Не додумали, – произнес он без тревоги, разламывая вилкой дымящуюся на тарелке картофелину.
– И кандидатской карточки нет?
– Нет.
– Плохо.
Они вновь замолчали. Марина думала о том, кого она увидит через несколько дней. Так же сильно он ее любит, как любил, как любит его она? Но, главное, она его увидит. И от этих мыслей ей становилось так легко и радостно, что хотелось расцеловать этого хмурого загорелого человека с глубокими складками у рта, с которым к ней пришло новое дыхание.
– Как плохо одеты у вас женщины, – вдруг прервал молчание гость. – Не пользуются хорошими духами, не носят украшений.
– Женщина, в первую очередь, работница и товарищ, – сказала Марина. Гость покачал головой. Сочувственно, наверное.
– Скажите, – девушка отпила немного вина из рюмки, – для таких как вы, тех, кто приходит оттуда, я и посылала эти смешные сообщения? Где что находится, как что называется, какие выражения употребляются?
– Да, для меня и таких, как я.
И опять в их вечере наступила пауза, которую каждый заполнял своими мыслями.
Навроцкий вспомнил то, что Меландер рассказывал ему об этой девушке…
Полковник встретил ее около двух лет назад в Таллинне, куда он прибыл для налаживания информационного обмена между финской и эстонской разведками. Они познакомились в Тоомпарке, где играл духовой оркестр городской пожарной команды, люди, прогуливающиеся по дорожкам, кормили голубей, а на одной из украшенных резьбой скамеек сидела девушка и читала книгу. Обложка книги была набрана русским шрифтом. Полковник купил у корзинщицы розы и подсел к девушке.
Хороший разведчик должен быть хорошим агентуристом, быть способным мастерски провести вербовку, для чего должен владеть умением быстро наводить мосты знакомства и располагать к себе. Те, кто профессионально сталкивались с Меландером, никак не смогли бы назвать его плохим разведчиком.
Полковник (тогда он еще не был начальником финской разведки) разговорился с девушкой, действительно оказавшейся по национальности русской, легко завязал обоюдоприятное общение. Хотя Меландер не знал ни русского, ни эстонского языков, но они все-таки нашли общий язык – немецкий. На нем оба говорили свободно.
