– Горевать будем завтра, Омари, – сказал капитан, отходя от лежащего на спине мертвого Андрея Лезина. – Сегодня продолжаем работать, забыв обо всем.
– Он его взял, товарищ капитан, все же взял, – луч фонаря в руке лейтенанта Гвазава метался, устремленный в небо.
– Да. Омари, поезжайте на квартиру этого убитого истопника…
– Но там…
– Знаю! – зло прервал капитан. – Теперь еще раз будете смотреть вы, будете еще раз опрашивать жильцов вы, съездите к нему на работу. Любую фамилию, имя, телефон, адрес, который найдете в бумагах или вам назовут, отрабатывать до конца. Выяснить, из каких мест он родом, где родственники. Если есть родня в городе, потрясите ее. Поработайте по оружию, найденному у убитого преступника…
Капитану не нужен был свет, чтобы понять – грузин сейчас насупил брови. Гвазава был великолепным, прирожденным оперативником, а капитан заставляет его выслушивать азбучные вещи. Но это встряхнет его, а то лейтенант готов был раскиснуть. Шепелев и сам чувствовал себя паскудно, сердце отяжеляла вина. Но свою вину он вытащит на свет и будет думать, что с ней делать, завтра или тогда, когда все уже будет позади…
Справа от двери в толстой стене зияла ниша неизвестного происхождения, поделенная полками. Бросились в глаза банки с вареньем, закрытые бумагой, пузатые холщовые мешки с сахаром или крупой, несколько кастрюль, по-матрешечьи составленных одна в другую. От двери уходил темной перспективой прямой длинный коридор, освещенный только где-то посередине тусклой угольной лампой. Где и чем заканчивается коридор, видно не было. Сразу за порогом окатило запахом нафталина и равным по силе благоуханием жареной курицы. По правую руку от входной двери просматривался кусок кухни. Можно было разглядеть прижатые друг к другу столы, над ними полки с утварью и развешенные по стенам поварешки, тарелки, кастрюли. С кухни доносились женские голоса.
– Идите за мной, – закрыв дверь, Марина обогнула его и поманила рукой.
В этот момент с кухни вырвался мужчина в пижамных штанах и куртке, с дымящейся кастрюлей, которую он держал в руках через полотенце.
– Здорово, Маришка! Хахаля ведешь? У! А! Горячая, с-стерва! – прокричал он, убегая по коридору.
Навроцкий проводил взглядом коротконогую фигуру в пижаме. Вот они, хозяева этой страны – быдло. А вот он, советский быт, изучавшийся им на расстоянии. Теперь придется в него окунуться с головой.
– Первая направо, – пояснила на всякий случай Марина, когда он тронулся вслед за ней.
Навроцкий услышал, как туго проворачивается ключ в замке – запирающий механизм давно требовал смазки.
– Как у вас со звукоизоляцией? – поинтересовался он, когда они оказались внутри, и показал на стену, за которой должна была находиться соседская комната. Толщину противоположной стены, общей с кухней, он сумел оценить. За такой впору держать оборону.
– Хорошая. В смысле не слышно.
– Дверь на ключ закройте, Марина.
Его вежливое приказание вернуло ее к входу в комнату. А гость прошел по ее узкой, пеналообразной комнате к окну, попутно оглядываясь. Марина провернула ключ в замке. Что теперь? Что, что, ужинать надо. Она прошла к комоду, чтобы достать из него свежую скатерть. Праздничную скатерть с кистями и вышивкой. Ведь сегодня и в самом деле праздник. Она ждала этого дня целую вечность. Уже почти потеряла надежду и вот… пришло… Ее так поразила эта запоздало окатившая мысль, что она опустилась на стул, положив скатерть на колени. Конец будням, похожим на бесконечного серого червя, темноте впереди, ночным слезам в подушку. Больше не придется выслушивать злобные бредни заведующей. Только расставаться с детьми жалко, привыкла к ним. Но скоро, даст бог, у нее будут свои…
Но надо же как-то… как-то сделать этот момент по-настоящему торжественным. Например, зачем, скажите, теперь беречь продуктовые запасы?
А Навроцкий смотрел из окна пятого этажа на двор новопостроенного дома. На детские качели, на вылизанные дворником дорожки и площадки, на домовую котельную, на дровницы, на голубятни. Двор имел форму замкнутого прямоугольника, с каждой из четырех сторон продырявленного аркой с воротами. На ночь ворота, конечно, запирались дворниками, а подъезды все выходят во двор. Да, ночным грабителям поставлен заслон. Двор придуман для людей, чего не скажешь о квартирах. О коммунальных квартирах, придуманных большевиками. Граф был наслышан, читал им посвященные очень недурные рассказы советского писателя Зощенко, ко всему, казалось, приготовился, но… Но был потрясен сообщенным ему Мариной по дороге фактом, что в квартире нет ванны и на всю проживающую прорву имеется всего одна раковина на кухне. Это хорошо, что ему не придется становиться в таких условиях любовником.
