Свенсон выслушал новость спокойно. Ни о чем не стал спрашивать. А сказал:
– Наверное, так и надо.
Полковник сидел на камне, подложив под себя шинель, и чистил выловленную рыбу. Его пуукко[7] вспорол брюхо подлещика, полетели на землю потроха, отсеченные голова и хвост, лезвие заходило по рыбьему боку, соскабливая чешую. Маннергейм подбросил в огонь валежник, он молчал, ожидая – скажет ли полковник что-нибудь еще. Вычищенный подлещик упал в походный армейский котелок, поверх толстобокого язя. Свенсон вытянул руку, разжал ладонь, показывая свой нож с рукоятью из оленьего рога.
– Пуукко. Он годится для всего и используется везде. Резать хлеб, свежевать дичь, вонзаться в тело врага, – полковник вытер нож об траву и убрал его в кожаные ножны, подвешенные к левому боку. – Форма скальпеля, как известно, скопирована с нашего пуукко. Скальпель годится только для хирургических операций. Прошло время пуукко, настало время хирургических операций. Я понимаю.
Потом, промыв рыбу в речной воде, набрав в котелок воды и вернувшись к костру, Свенсон продолжил:
– Меландер похож на хирурга в маске. Скальпелем работает уверенно, а его настоящего лица не видно. Никто не может сказать, что он за человек. Даже никто не может толково описать его внешность. Имевшие с ним дело говорят лишь о своих впечатлениях от Меландера. Впечатления получаются разные. Наверное, для разведчика это неплохо.
Свенсон подвесил котелок над огнем и закончил свою мысль:
– Я понимаю – пришло время Меландера…
Вот что вспомнилось Маннергейму сейчас, когда он стоял возле ковра с оружием. Когда хозяин предавался думам, Филька беспокойно ерзал, чесал лапой грудь и за ушами. Кот почуял, что где-то в мыслях хозяина плавала рыба. А Меландер тем временем говорил:
– Наиважнейший стратегический вопрос – пошлют ли Великобритания и Франция свои войска. Мое мнение – позиция Германии и нерешительность скандинавов вынудят их отказаться от этой идеи. И англичане с французами ограничат свое участие в войне отправкой оружия. Вся помощь пойдет обходным и долгим путем: морем до Норвегии, затем сушей через Швецию. Оружия будет недостаточно, еще меньше содействия следует ожидать в живой силе. Здесь рассчитывать приходится на отдельных добровольцев, главным образом, на шведов. Итак, резюмирую – биться придется практически в одиночку. Я все сказал, господин маршал.
Барон Маннергейм, вернулся к столу, сел за него. Огладил усы, посмотрел на своего кота. Филька, встретив взгляд хозяина, зевнул во всю пасть и принялся вылизывать лапу.
– Могу вам сказать, полковник, что я пришел к тем же выводам, – сказал барон. – Главнейшим вопросом для нас является позиция Германии. Потому что войны не избежать! Потому что Каллио – осел. Потому что Эркко – мерин[8]. Этот мерин заявил в Москве, что, видишь ли, у финнов сейчас есть дела поважнее. Повторит ли он тоже самое у расстрельной стены?
Главнокомандующий вытащил из кармана рейтуз сине-белый платок и утер со лба выступивший пот.
– Единственное на что мы можем рассчитывать в предстоящей войне – измотать красных, заставить их увязнуть в нашей линии обороны и добиться заключения мира на приемлемых условиях. Для этого нам необходимы иностранные войска и оружие, как можно больше и того, и другого. Потому надо что-то делать с германской позицией. Можем ли мы если не изменить ее, то хотя бы поколебать, полковник?
На этот раз Меландер ответил не сразу, видимо, вопрос застал его врасплох.
– Не вижу, как это сделать. Контактов с абвером и лично с адмиралом Канарисом, пожалуй, не хватит…
– Нет ничего невозможного. Ведь это же ваши слова, полковник. Не так ли? – не дав полковнику ответить, маршал продолжил: – Вот что я подумал… Прошедшая без сна ночь натолкнула меня на одну мысль, – Маннергейм словно прислушался к чему-то, словно за окном проходил кавалерийский эскадрон. Но, видимо, он прислушивался к своим сомнениям. – По вашим же сведениям, полковник, русские создали новый тяжелый танк. И даже успешно провели его испытания. По вашим же утверждениям, этот танк – нечто невиданное. Непробиваемый и сверхпроходимый. И подобного нет ни у немцев, ни у кого другого в мире. Только у русских.