А мне и отцу Ивану предстояла беседа с «игуменом», в этой самой келье. Если конечно нас не прибьют раньше его рабы. Хочется верить стражам, но, увы, страх сильнее.
— Идемте, — сказал Белодрев, — осталось совсем немного.
— Вы, — обратился Белодрев к отцу Ивану и ко мне, — идите теперь чуть вперед. Мы немного отстанем, чтобы в случае чего успеть спрятаться. А вы смело шагайте, говорите им, что к Василию идете. Они вас не тронут. Не бойтесь. Мы читаем мысли Василия, что звучат в их головах.
Я и отец Иван тяжко вздохнули и двинулись быстрым шагом вперед. Дорога несколько раз круто повернула, а потом мы услышали голоса. Грубые гортанные голоса, выкрикивающие, кажется, какую-то команду. Что-то вроде «аза-аб-дуб».
И снова все мое нутро похолодело от страха. Отец Иван выглядел не лучше. Но шаг мы не сбавляли.
Дорога вывела нас на небольшую поляну перед высоким конусообразным холмом, со срезанной вершиной. Именно отсюда и раздавались голоса.
С десяток, если не больше, родственников Топа носились по поляне и махали устрашающими огромными топорами. Со стороны все их движения напоминали причудливый, сложный танец… если б только не зловещие топоры.
Из толпы «танцующих» отделился один гном. Выставив вперед топор, он двинулся прямо на нас. У меня сердце ушло в пятки. Не доходя до нас несколько шагов, гном остановился и прокричал:
— Ни ша-а-агу вперед, слу-у-ги анти-и-христа!
Мы остолбенели. Тут появился другой гном, толстый и важный, с густой черной бородой. Он оттолкнул кричавшего гнома в сторону и обратился к нам, почти не выворачивая слова:
— А-авве Василие ждет вас. Идите прямо. Видите вход? Идете туда. В мона-а-астырь. Будет стена. Нажмете на рыбку, войде-е-те в коридор, нитки-веники. Потом пря-я-мо по коридору. Будет лестница. Идите по ней наверх. И та-ам увидите.
И гном даже нам поклонился. Я обратил внимание, что гном без топора, зато на груди у него болтается та самая «рыбка», а рукава и полы кафтана прошиты золотыми нитками и украшены блестящими самоцветами.
Гришка, — догадался я, — старший гном.
Мы неспешно двинулись вперед. Остальные гномы (а они перестали махать топорами, как только заговорил с нами Гришка) кланялись нам и как заведенные повторяли:
— Простите нам наше несмирение. Простите нам наше несмирение…
От этой картины было и смешно и страшно одновременно.
Мы миновали несколько ступенек, высеченных прямо в камне, и уже почти вошли в катакомбы, как на нашем пути оказался невысокий, чуть полноватый человек, лет 30–35. У него было круглое, бледное лицо и жидковатая, но длинная бородка. Человек был в черном подряснике.
Увидев нас, он широко улыбнулся и дружелюбно взмахнул руками:
— Ну, вот и встретились, — сказал он.
— Идемте ко мне в келью, что стоять-то, — продолжил полнолицый человек с самой теплой нотой в голосе, и сделал нам пригласительный жест.
Мы оказались в длинном полутемном коридоре. Где-то впереди тускло горела электрическая лампочка. Словно маяк.
Внезапно я понял, откуда взялись все эти катакомбы:
Это же так просто — если на вершине холма стояла станция ПВО, что просвечивала своими радарами далекий турецкий берег; то здесь, под холмом, у военных были подземные коммуникации. Их-то и занял отец Василий…
Дойдя до конца коридора, мы уперлись в стену. На стене, прямо над нами, висела большая икона, изображающая Страшный Суд. Под иконой была нарисована «рыбка» (точно такая же, как в ограбленной краснокутовской церкви). Свет единственной электрической лампочки падал прямо на икону и на «рыбку».
Встав под икону, напротив «рыбки», полнолицый человек надавил руками на стену. Ровный квадратный кусок стены, размерами с небольшую дверь, плавно и бесшумно поехал вглубь.
— Умеют же делать, земляные черти, — небрежно бросил нам человек в черном подряснике.
Вошли в следующий коридор, освещенный уже гораздо лучше. Полнолицый толкнул дверь: толстая каменная плита послушно поехала назад и с легким костяным стуком встала на место. Теперь сзади нас была сплошная стена.
Да, явно не военные делали, — подумал я, — работа гномов. Кого ж еще? С такими дверьми можно держать любую оборону…
