От пруда, веером, расходились и сходились многочисленные тропинки. Вдоль тропинок росли очень необычные кусты; каким-то непонятным образом они становились скамейками, куполообразными навесами и беседками. А потом обратно кустами.
Сразу за фонтаном была просторная поляна; на ее противоположной стороне виднелось необычное здание. По фасаду оно напоминало небольшой средневековый замок, с многочисленными башенками и куполками.
За башенками и куполами возвышался гигантский сферический купол, серебристый и полупрозрачный, как арка, сквозь которую мы шли. Над куполом вращалось огромное «веретено», бесшумно разбрызгивая ослепительные солнечные «зайчики».
Между зданием и фонтаном мы столкнулись со стражами. Увидев нас, стражи почти бегом устремились к нам.
— Фью-ию! — громко воскликнул высокий, как Белодрев, страж в таком же, как и у Белодрева одеянии, только серебристого цвета.
Я сразу мысленно окрестил его Серебряным.
Серебряный первым добежал до нас и низко поклонился. У него была длинная серебристая борода, причудливые брови — тонкие, изогнутые, идущие чуть ли не вокруг глаз, как очки. И прищуренные, смеющиеся глаза.
— Приветствую вас, друзья-человеки, наконец-то вы у нас, — сказал нам Серебреный приятным, вполне человеческим голосом.
А потом обратился к Пестрому, уже на своем, «птичьем» наречии. Пестрый что-то быстро «прощебетал» в ответ. Они обнялись. Серебряный пожал руку каждому из нас, каждого приветствуя. Ладонь у него была сухая, твердая и горячая.
— Здравствуй, друг Капитан. Рад тебя видеть снова у нас… Здравствуй, служитель Кон-Аз-у…, друг Иван… Здравствуй, друг служителя Кон-Аз-у… и наш друг, Дима, — обратился он ко мне. — А меня зовите, да, как и назвали, Серебряный, — и он захохотал.
— А вот ее зовите, — обратился он к подошедшей следом за ним женщине.
Я и отец Иван вытаращили глаза. Мы впервые видели стража женского рода. Женщина страж почти ничем не отличалась от обычных земных дам. Пожалуй, она была даже ближе к людям, чем Пестрый, Серебряный, Белодрев и Клен (чертами лица). Если б только не ее большой рост.
Перед нами стояла очень высокая, величественная дама, вся в белом. Больше всего она напоминала игуменью, только что без креста и четок. Лицо у нее было смуглое и немного печальное. Глаза большие, внимательные, но тоже, как бы немного с грустинкой.
— Да, как вы и подумали, — воскликнул Серебряный после короткой паузы, — Игуменья.
Он снова рассмеялся.
— У вас дар, друзья-человеки, давать имена. Чудесно, — страж хлопнул в ладоши.
— Вы все шутите, — сказала подошедшая женщина низким грудным голосом. И назвала Серебряного по-птичьи. Потом окинула нас внимательным взглядом. Ее взгляд был одновременно скорбным и солнечным, цепким и в тоже время нежным.
— Друзья-человеки очень устали, — сказала она после небольшой паузы. — Они шли к нам из страны, где жизнь не так проста, как у нас… А Вы все шутите…
— Ну, точно, Игуменья, — всплеснул руками Серебряный.
Подошли остальные стражи. Среди них я тут же узнал Клена и Белодрева. С Кленом и Белодревом мы здоровались, словно со старыми друзьями.
Следующий страж был очень похож на Пестрого. В точно таком же балахоне, с точно такими же чертами лица, как и Пестрый. Разве что немного ниже ростом, с огненной шевелюрой на голове и выразительными зелеными глазами.
— Вот мой брат! — закричал Пестрый. — Мы с ним часто спорим, как я и рассказывал. Хоть он и мой брат… да, так и зовите его, Брат!
— Хорошо, — с легкостью согласился брат Пестрого, — буду Братом. Только ты мне уже проспорил последний спор. Ты говорил, что друзей из мира человеков будет два, а их три! Три!
— Что я говорил, — сказал Пестрый, — уже начинает спорить.
— Тут не о чем спорить, — обратился к ним Белодрев. — Ясно одно, чем больше будет у нас друзей, из мира человеков, тем лучше будет нашему народу…
Последний из встречающих нас стражей так же оказался женщиной. Полной противоположностью Игуменье — легкое, порхающее, беззаботное создание в нелепом, трудноописуемом синем одеянии.
Внезапно я сообразил, на что похоже ее одеяние — на цветок иллиунурии.
