— Ага. Значит, только и есть свет в окошке, что твой «каменщик»? А двадцать тысяч, украденные у государства? Это так, второстепенное обстоятельство?
— Вы же сами говорили, Борис Константинович, что надо прежде всего сосредоточить усилия на…
— А я о чем, по-твоему, сейчас толкую? Распыляться велю, что ли?
Трудно было понять, то ли комиссар подтрунивал над молодым сотрудником, то ли выговаривал ему всерьез.
— Правильно, Калитин. Критикуй начальство.
— Да я, Борис Константинович…
— Точно. Я — Борис Константинович, ты — Павел Иванович. А как «каменщика» величают? И того, кто сберкассу ограбил? Не знаем. Слушай, Калитин. Если уж начистоту говорить, то правду толкуют, что с годами практики у сыщиков особая интуиция вырабатывается… Сдается мне, ходил «каменщик» возле сберкассы. Вот что!
Комиссар незаметно взглянул на своего явно озадаченного собеседника. Помолчал. Добавил:
— Насчет интуиции я тебе, конечно, ничего не навязываю, И ни на чем не настаиваю. Знаю. Это самое распоследнее — уткнуться в заранее придуманную схему. Сколько версий возникает, столько и разрабатывай. Но сберкасса — тоже версия. Сейчас разделаюсь с этой горой бумаг, пригласим полковника Соловьева и вникнем во все варианты.
* * *
Ничего неестественного или настораживающего не было в том, что работник угрозыска Петр Кулешов зачастил в меховой магазин. Понимали, что так оно и должно быть. Вполне понятно, что милиция не обходит вниманием место, где было совершено преступление.
— Как вы считаете, — спрашивал Кулешов товароведа Олега Анисимовича Коптяева, — если мы найдем одно из украденных манто и покажем вам, вы сможете узнать, что оно именно то, похищенное?
Старый товаровед, уже добрых три десятилетия занимавшийся мехами, смущенно покашлял для начала и коротко ответил:
— Отчего же?
— А по каким признакам вы бы это определили?
— Завиток особый. Только одна партия такая была. В торговом складе осталось несколько пальто. Извольте пройти, покажу.
Спустились в склад. Посмотрели. Петр продолжал допытываться:
— А кроме завитков? Нет ли еще чего такого, что как гвоздем прибило бы: ваша это шуба — и вся недолга?
— Пожалуйста, — товаровед пропустил Петра вперед, и они снова поднялись по деревянной лесенке в торговый зал. Олег Анисимович подошел к висящим вдоль стены на плечиках серым смушковым шубам. — Обратите внимание. Каждый товаровед по-своему прикрепляет товарную бирку. Я, как пальто осматриваю, ценник булавками под левым лацканом пришпиливаю. Раз ценник здесь находится, значит моя рука, манто мною осмотрено, и я в нем уверен: без брака, значит, полноценное.
— И что же?
— А то, что вор навряд ли булавки в завитках разыскивать станет: сорвет бирку с ценой, и все. А булавочки мои останутся.
— Вы полагаете?
— Будьте уверены. Булавки у нас длинные, с маленькими закрученными в петлю головками. Такую булавку и знающий человек не сразу изловчится вытащить. А уж тот, кому невдомек, и подавно.
— Хорошо бы…
Дотошный, с острым, внимательным глазом, старый товаровед все больше нравился Петру. Со своими мохнатыми, широкими, сросшимися в переносье бровями, колючим, исподлобья взглядом и привычкой все делать больше молчком, Олег Анисимович производил впечатление нелюдима. Но это было не так. Просто Олег Анисимович знал цену слову, зря его на ветер не бросал и, как обычно мастера очень высокой квалификации, истово соблюдал свое достоинство. «Не люблю зря суетиться», — сказал он Петру, когда они поближе познакомились. В торге о Коптяеве тоже говорили как о человеке вполне достойном доверия. С Олегом Анисимовичем вместе и отправился однажды Петр после закрытия магазина домой, заявив, что ему тоже в сторону Елоховской площади, где жил Коптяев.
— Погода терпимая. Что, если, Олег Анисимович, пару остановок мы с вами пешечком?
Товаровед промолчал. Но пошел рядом. Когда они уже были недалеко от сада Баумана, старший лейтенант сказал:
— Помогите нам, Олег Анисимович. Можем мы рассчитывать на вас?
— Раз спрашиваете, значит, можете. Чего уж там. Не маленький. Понимаю, что не зря вокруг вьетесь. Какая такая надобность во мне?
