– Кто ж их, варягов, разберет, – ответил Година, гордившийся в душе тем, что Волькша изо всех сил тянется к разумению чужеродных языков: – только тот, кто не соблюдает дрерхескапур, никогда не попадет в Валхалу, и скальд не сложит о нем песню, и никакой памяти о нем не останется. Можно сказать, что это «честь и правда», только по их, варяжской мере.
«Дрерхескапур, дрерхескапур, дрерхескапур», – перекатывалось в голове у Волькши странное слов, и глаза его разгорались белым огнем.
– Эй вы, смерды латвицкие, как вам там под чужой стенкой? – веселился тем временем Олькша.
– А вот я тебе сейчас покажу, обучь[94] дырявый! – крикнул Волькша и кинулся на приятеля. Ватага «гостевой» ребятни устремилась за ним.
Для мужиков в обеих стенках завсегда самое потешное, – это когда пацаны начинают валтузить друг друга. Опытных кулачников смешили пинки и неумелые оплеухи, которыми перебрасывалась ребятня. Однако самим отрокам было не до смеха. Хоть и свои все кругом, а как получишь кулаком в лоб, так в голове все равно зазвенит.
Наскочив на великана Олькшу, Вольк тут же оказался на земле. Сам наткнулся на конопатый кулак. Такого он от приятеля не ожидал. Боднув воздух русой головой, Волькша вскочил на ноги. Он один из всей семьи пошел в отцовскую породу, не одаренную ни ростом и ни размахом плеч. Про Яра с Буяном говорить было еще рано: маленькие они. Но волос у них был материнский, золотой. Глядя же на Олькшу почти никто не сомневался, что вырастет он великаном даже среди высокорослых весей и свейев.
И все же, вскочив на ноги, Волькша снова налетел на рыжего увальня. Он поднырнул под выставленные кулаки, оказался подле Олькшиного пуза и начал молотить руками куда попало. Однако в следующее мгновение Годинович был спеленат олькшиными лапищами, поднят в воздух и выброшен прочь из «боя».
– Лежи там, чудь белоглазая, – в голос гоготал Олькша. Обе взрослые стенки вторили ему басовитым смехом.
От следующего нападения малорослого приятеля он закрылся плечом и завопил:
– Ой, помогите, мне помогите, сейчас от смеха помру! Принесите кто-нибудь половики, пусть Волькша их выбьет, и то больше пользы будет!
Нахохотавшись, он толкнул Годиновича плечом, и тот опять оказался на прибрежном песке.
– Волькша! – услышал мальчик насмешливый голос отца: – Волькш!
– Что? – огрызнулся через плечо боец-неудачник и хотел было вновь накинуться на Олькшу, но тут голос отца изменился.
– Варглоб, ком, – приказал Година. Варгом и Варглобом на варяжский лад Волькшу называла мать. Да и латвицкий язык в их семье переходили, когда хотели сказать что-нибудь серьезное и не для досужих ушей.
– Ты чего руками как крыльями машешь? – спросил у Волькши отец, когда тот подбежал к «варяжской стенке».
– Я? – удивился тот.
– Ну, не я же. Ты что же этого весьского окорока ладошками охаживаешь? Ты руку в кулак сжать можешь? – полушепотом спрашивал Година: – Ну-ка сожми.
Волькша сжал.
– Теперь ударь меня по ладони, – потребовал отец, выставив вперед руку.
Сын стукнул. Перед самым ударом его ладонь раскрылась, и раздался громкий шлепок.
– Ладушки-ладушки! – завопил Олькша, наблюдавший за этим делом.
– Я не знаю… – оправдывался Вольк: – Я кулак сжимаю, а как бить, так он сам распяливается.
Не будь ему уже одиннадцать лет, парень, наверное, заревел бы как девчонка. Надо же так опозориться пред всей родней и соседями.
– Слушай меня, сыне, – сказал Година, кладя ему руку на плечо: – Зажми в кулак горсть земли и думай только о том, чтобы ее не потерять. Ладно?
– А можно? – спросил Вольк.
По правилам кулачников в руки нельзя было брать никакого утяжеления, будь-то свинчатка или просто камень.
– Землю можно. Что в ней? Прах да песок.
Волькша нагнулся и взял в каждый кулак по жмене[95] супеси.[96] Он тщательно отер тыльную сторону ладоней о рубаху и двинулся к месту «боя». В это время Олькша одного за другим ронял «варяжских» ребят на землю и гостевая стенка была уже готова к тому, чтобы испустить воинственный клич: «Наших бьют!»
– Ну, что вернулся, чудь сиволапая! – приветствовал Годиновича рыжий приятель: – Ну, налетай!
И в следующее мгновение произошло то, о чем вспоминали до конца гуляний, но лишь как о потешной случайности. Олькша чуть нагнулся и подался вперед, чтобы поймать Волькшу в захват. Он двинулся на приятеля, дабы разделаться с ним как с прочими «варягами», и тут Вольк, радея лишь о том, как бы не выронить песок из кулака, ударил его снизу в челюсть. От удара Олькша обмяк и попятился. Падая, он распахнутыми руками повалил пятерых своих товарищей, толпившихся у него за спиной. Ладонинская стенка дрогнула и, не сообразив, что же произошло, обратилась в бегство.
