Вечером, запершись в своей комнатке, Николи пытался мысленно восстановить облик родины, смутно вырисовывающейся перед ним из его детских воспоминаний. Десятилетним мальчиком он покинул отчую землю и теперь ее черты, сохранившиеся в памяти, казались расплывчатыми. Поэтому он, чтобы как-то дополнить их, долго с благоговейным трепетом перечитывал сохранившиеся письма Натали, в которых она рассказывала о том уголке южной России, где она жила, – о Трикратном.
От пожелтевших писем Натали на него как бы дохнул пахнущий травами далеких степей украинского юга ветер. И сразу ожили картины полузабытого детства.
Потом он перечитывал статью о России, напечатанную в томике французского словаря. Там утверждалось, что его родина – страна удивительных контрастов, где богатство граничит с убогой нищетой, а просвещение – с дикой темнотой и варварством…
И Николи вдруг овладело тягостное недоумение. Он с горечью понял, что, в сущности, почти ничего не знает о России Что ни его детские смутные воспоминания, ни волнующие письма Натали, ни статья во французской энциклопедии не могут ему дать представление о самом родном, от чего он был оторван еще в детстве. Он пересчитал все гордые кирпичные зубцы знаменитой крепости плаццо Веккьо, но никогда не видел стен московского Кремля. Он может на память нарисовать памятник кондотьера Гаттамелаты работы Донотелло, который украсил Падую, но лишь по рассказам синьора Скванчи знает о знаменитом Медном всаднике, сооруженном на берегах Невы. Он хорошо знает роскошную итальянскую природу. Но у него весьма смутное представление о русских березках, о степных просторах Черноморья, среди которых он появился на свет.
Да, пожалуй, и свой родной язык он тоже позабыл, разговаривая столько лет на итальянском, как истый тосканец. Говорил он на английском, французском, латинском и только лишь изредка с попечителем на русском… А любовь к родине, как сказал ему Скванчи, – самое прекрасное, что дается человеку в жизни Он должен быть достоин этого прекрасного.
Николи развернул старую ученическую карту Европы. Он пером прочертил на ней свой будущий путь на родину…
Отсутствие Николи во время завтрака удивило, но не обеспокоило синьора Скванчи Он решил, что у юноши возникла сегодня необходимость пораньше пойти в университет. Поэтому в полдень, когда слуга подал ему письмо Николи, где тот нежно, по-сыновьи, прощался с ним и ставил в известность, что «направился по велению совести на родину, чтобы бороться вместе со своим народом против узурпатора», синьор Скванчи упал в обморок. Придя в чувство, он яростно отчитал слугу, который с опозданием подал ему письмо и стремительно бросился в комнату воспитанника.
Тщательное обследование помещения и опрос прислуги показали, что Николи покинул дом на рассвете, ничего не взяв с собой, кроме маленького саквояжа с бельем и кошелька со своими личными деньгами – десятком наполеондоров. На глаза Скванчи попалась лежащая на столе старая карта Европы. На ней рука Николи пометила маршрут побега. Тонкая чернильная линия пролегала от Падуи через Верону к Милану. Затем пересекала Альпы, швейцарскую границу, вела к столице этого государства Женеве. Скванчи все стало ясно.
– Бедный мальчик! Он направился прямо в осиное гнездо наполеоновских ищеек!.. И как я, глупец, вовремя не разгадал его опрометчивых намерений? Надо немедленно догнать его и спасти от беды!
И он приказал слуге собираться в дорогу.
А в это время Николи в углу переполненного пассажирами мальпоста[18] въезжал в предместье Вероны. Желая, как можно незаметнее добраться до Милана, он вышел в Вероне из мальпоста, сторговался с одним веттурино,
