Все выходило так, как Михаил Семенович хотел. Довольная улыбка появилась на длинных лисьих губах Воронцова. Этой улыбкой он и встретил вызванного в кабинет чиновника.
– Примите к исполнению, – процедил он сквозь зубы и протянул чиновнику письмо Нессельроде.
Тот удалился. Но через несколько минут, взволнованный, снова появился в дверях кабинета, держа в руках письмо Нессельроде.
– Осмелюсь спросить, ваша светлость, вы лично изволите сообщить господину Пушкину об его отставке? Или…
Воронцов строго посмотрел на чиновника.
– Я думаю, мне самому говорить с архивариусом Пушкиным излишне. Сообщите обо всем ему сами.
Когда чиновник ушел, Воронцов снова повеселел. Пусть этот Пушкин знает, что он, Воронцов, считает ниже своего достоинства даже разговаривать с ним.
XXXII. Он не покинул родину
О высылке своей из Одессы опальный поэт узнал из неофициального разговора. И хотя он сам еще в начале июня написал предерзостное письмо управляющему канцелярией Казначееву, где просил увольнения и заявлял, что «устал зависеть от хорошего или дурного пищеварения того или другого начальника», все же не ожидал, что его так «махнут» в новую опалу. В поспешной высылке, с точным указанием маршрута городов, через которые он должен был добираться до своего села Михайловского в Псковскую губернию, было нечто унизительное.
Явно ощущалась тут подленькая мелкая злоба, которую питали к нему правительственные лица. И не только злоба, но и страх перед ним, мятежным двадцатитрехлетним поэтом, уже сумевшим стать широко известным литератором на Руси.
Пушкина бесила именно подлость этой расправы. И особенно унизительная процедура, с которой чиновные прохвосты удаляли его из полюбившегося ему Черноморского города.
Хорошо! Он уедет и без их помощи! Перед ним – широкое вольное море. Он убежит! Пусть они ищут ветра, только не в поле, а в море!
В тот же день он пошел к своему другу – грузному человеку с рябовато-бронзовым лицом мавру Али, бывалому морскому волку, некогда капитану корабля. С ним Пушкин крепко дружил и был уверен, что мавр охотно устроит ему побег на корабле.
Он не обманулся. Али, как только Пушкин откровенно объяснил свое желание, сразу повел его в гавань.
Они вместе поднялись по трапу на борт стоящей у пристани пятимачтовой баркентины.[89]
Пушкин часто бывал на кораблях. Он даже ходил по Черному морю на бриге, проплыв из Феодосии в Гурзуф. Но каждый раз, словно в самый первый, он с трепетом оглядывал окружающие его на судне предметы. Здесь все – от дубовых тумб-кнехтов, которых, словно толстые змеи, обвивали пахнущие смолой канаты, до цепляющих облака мачт с крестовинами рей – все звало в неведомые морские дали и вызывало в нем трепетную жажду странствия. Это настроение несколько лет назад он выразил в стихах:
Погасло дневное светило;
На море синее вечерний пал туман.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Я вижу берег отдаленный,
Земли полуденной волшебные края;
С волненьем и тоской туда стремлюся я…
С высокой палубы баркентины он оглядел пасмурный туманный горизонт. В этот день с утра над морем сгрудились серые низкие облака. Али перехватил его взгляд. Его глаза не выражали обычного веселого лукавства. В них сейчас таилась большая тоска…
Мавр наклонился и нежно взял Пушкина под локоть. Огромный, в алой, расшитой золотом куртке и широких шароварах, он выглядел красным монументом рядом с черной фигуркой Пушкина.
– Ходи, ходи! – сказал мавр ласково, чтобы как-то отвлечь поэта от несвойственной ему грусти, и повел его в каюту своего приятеля.
Приятелем Али – капитаном баркентины – оказался пожилой горбоносый итальянец, худой, похожий на дон-Кихота человек.
Али и его приятель обнялись. Потом долго, хлопая друг друга по плечам, перебивая, что-то оживленно говорили на совершенно незнакомом Пушкину языке, наверное, на арабском Затем «корсар в отставке» познакомил Пушкина с капитаном, с синьором Анжело. Усевшись за грубый дубовый стол в просторной капитанской каюте, Пушкин, путая итальянские слова с французскими, изложил синьору Анжело свою просьбу. По неким сложившимся обстоятельствам он вынужден без разрешения царя покинуть свое отечество. Он просит тайно от властей переправить его на корабле в Константинополь. Или даже в Англию. За проезд и беспокойство он платит наличными. Сколько будет стоить?
