-От назначений ваших.
-Быть этого не может!..- и с удвоенным усердием, почти вслух прочла свои записи.- Вы имеете в виду капельницу?.. Здесь же нет ничего особенного... Коргликона много?.. Он по кубику дается?..
-До сих пор так было.
-С этой поездкой в Сочи у меня все пошло кругом... Я с эуфиллином его спутала!.. Видите, я эуфиллина один кубик, вместо десяти, дала... Что ж, делайте со мной, что хотите! Что считаете нужным!.. Это после бессонницы и после смены часовых поясов - другого объяснения нет!.. Но сестра куда глядела? Она же видела, что тут натуральная описка!..
Несмотря на салонное самообладание, она начала волноваться и кипятиться: завертелась юлой на стуле, и лицо ее сразу стало надутым и неприятным. Иван Александрович тяжело вздохнул и предложил ей переписать историю болезни. Она села в углу, приготовилась, но ничего путного из этого не вышло.
-Что не пишете?- сумрачно спросил он.
-Ничего в голову не идет...- и пожаловалась:- Со мной какая-то странная история приключается. Как больных описывать - так слова сами собой бегут, а как выдумывать, так все куда-то пропадает...
Иван Александрович выругался про себя, но виду не подал и продиктовал необходимые записи.
-Я бы так никогда не написала,- польстила она ему.- И чем кончать будем?
-Кончим мы с Ириной Сергевной,- не спрашиваясь у Ирины Сергеевны, сказал он.- Вы домой идите. Банки не сняли - Тимоша, небось, пузырями пошел.
Она решила, что он шутит, что гроза прошла мимо, и почувствовала облегчение.
-Сам снимет. Он у меня такой - боевой товарищ... В следующий раз буду внимательней, Иван Александрыч,- клятвенно пообещала она.- Жалко мальчишку!..- и, покаявшись таким образом, ушла: сохраняя на лице приличествующее случаю сострадание и понятное в ее положении замешательство.
-Ну что ты скажешь?!- только и сказал Пирогов.- Как с гуся вода. Мне б такие нервы.
-А что вы ее не выгоните?- Ирина Сергеевна не была жестокой и мстительной, но к виновникам смерти детей относилась вполне определенным образом.
-Ее не выгонишь.
-Почему?
-У нее муж - генерал-майор.
-И что с того?
Он неправильно ее понял:
-Так он еще в здешней гражданской обороне служит. Ходит туда за гроши: лишь бы начальствовать... И знакомства у него в области. С такими лучше не связываться.
Она приняла это к сведению, перешла к другому предмету, остававшемуся ей неясным:
-А с чего вы решили, что я буду заканчивать историю болезни?
-Не ей же это делать. Она и двух слов связать не может... Напиши, Ирина. Тебе ничего за это не будет. Все ж будет известно - кому надо...- и в его голосе было столько деликатного, просительного чувства, что она не нашла в себе сил отказать ему и дописала историю, взяв на себя часть ответственности за все происшедшее. Он проглядел написанное, остался доволен:
-Видишь, как у тебя гладко все выходит. Романы можешь писать.
-Вот этого-то я и не хотела!- Она пожалела уже, что пошла ему навстречу.
-Ты думаешь, я хотел?.. Ладно, Ирина Сергевна,- заключил он, пряча историю болезни в дальний ящик.- Я у тебя в долгу - как-нибудь да сочтемся...
Ивану Герасимычу она этого не рассказала: почувствовала себя если не сообщницей, то укрывательницей преступления. Матери ребенка сказали, что он отравился грибами и его не смогли спасти,- она долго и во весь голос рыдала в день выдачи тела: Ирина Сергеевна извелась, ее слушая. Все б осталось в тайне, но Пирогов перевел-таки Зину - не в стерилизационный блок, а в другое отделение: чтоб не встречалась каждый день с Раисой Петровной и не напоминала ей и всем прочим об этой смерти. Не чувствуя себя связанной обещаниями, Зина - нарочно ли, случайно - проговорилась о случившемся в тесной компании, после чего новость пошла кружить по Петровскому: как ястреб или иной пернатый хищник. О ней не говорили, как о прочих занятных сплетнях, в открытую на рынке или на улице - лишь перешептывались в узком кругу, отчего она только сильнее жглась и кусалась: за Раисой Петровной поползла темная слава отравительницы - только она сама да еще родители мальчика оставались в счастливом неведении. Ирину Сергеевну людская молва пощадила, оставила в покое: она, в ее представлении, во всем этом не участвовала никто ведь не читал написанной ею post mortem истории грибного отравления...