Быстро, быстро… – Рукой указывает музыкантам. – Вы, вон тому свою дудку отдайте, а вы ему… тромбон… Дайте-дайте! А вы возьмите барабан, а ему дайте свою пиликалку. Все так поменялись между собой! Все… Быстренько, быстренько, я сказал… Взаимозаменяемость как бы… Главное дело в армии!
Первой пришла в себя дирижёрша – ей меняться не чем, и не с кем.
– Но, простите, это же невозможно!! – Слабо «вякнула» женщина. – Это же… Мы не сможем так играть!! Это же… Зачем это?
Капитан, недовольно морщась, нетерпеливо перебивает – Так надо! Приказ комбата! И не спорьте. Приказ командира – кому не ясно? – закон для подчинённого. И бегом все в голову строя. Бег-гом!..
Музыканты, поддавшись командирскому напору, на ходу удивлённо переглядываясь и рассматривая в руках «чужие» инструменты, затрусили в голову строя.
Начштаба, облегчённо вздохнул глядя им вслед и, расправляя под ремнём складки кителя, поднимаясь на носках, молодцевато кричит:
– Батальо-о-он… ровняйсь! Отставить! Прапорщик Заходько… – громко требует.
– Я! – бодро слышится из строя.
– Ко мне! Бег-гом! – командует начштаба.
– Есть, бегом! – привычно отзывается прапорщик, и бежит к капитану.
Подбегает. Бросает руку к фуражке… – Товарищ кап…
Начштаба, перебивая и глядя почему-то в сторону, приказывает:
– Бегом замени дирижёршу. Быстро!
– Кого? – оторопев, переспрашивает прапорщик. Он ждал чего угодно, не первый год, как говорится, замужем, ко всему готов, но такого он, конечно же, не ожидал. – Я не поняв… – заикается. – Дириж… В каком смысле, товарищ кап… Я?!
– В прямом, – всерьёз злится капитан, но всё же поясняет. – Махать будешь! – и предупреждая возможные дебаты и препирательства подчинённого, голосом давит. – Так надо! Ну!..
Заходько трясёт головой, не верит своим ушам. Он или в преддверии обморока или почти в астрале… Бормочет…
– Я? Имя? Оркестром, в смысле? Да вы что, товарищ капитан, я же не могу! Я не умею!
Капитан зло рубит рукой.
– Научишься. Бегом, тебе сказали. Меняй дирижёра…
– Понял! – хоть и слышит строгие командирские интонации прапорщик Заходько, но всё ещё мнётся, может команда изменится, в армии такое часто бывает, тянет пока время, ещё чего-то спрашивает… – Извините, а её куда? На кухню?
– На какую кухню, Заходько?! – окончательно выходит из себя капитан, орёт. – Туда же… В оркестр! Пусть ноты свои держит. Или, что она там у вас обычно делает?! Бег-гом, я сказал…
За воротами, на подъезде, предупредительно громко гуднул сигнал командирского уазика.
– Уже едут! – рявкнул начштаба, аж присел для острастки. – Н-ну! – как пинка тем самым прапорщику дал, сообщил ускорение.
– Есть, бегом… – резво стартуя, на бегу мямлит Заходько… – А как…
А что… Я же не знаю…
Капитан, выгибая грудь, кинул вдогонку вновь назначенному дирижёру ехидный, но оптимистический посыл, чтоб, значит, не трусил:
– Чего там знать? Столько время наблюдал… Лауреат липовый! Вот и маши давай… Чего там сложного… Тромбонист, понимаешь, хр…
…Оглядываясь на въезжающий командирский уазик, обрывает себя, всполошено кричит:
– Батальо-о-он, р-ровняйсь, смир-рно! Р-равненеи-е-е… на-а срредину!..
Мнацакан, трубач, маэстро, у него в руках уже не родная сейчас привычная труба, а чужеродный кларнет, он его держит перед собой на отлёте, как обкакавшегося случаем младенца, брезгует похоже. Нервное состояние музыканта – его и всех – сильно усугубил ещё и вновь назначенный «дирижёр», товарищ прапорщик, который встал перед оркестром, по сути прямо перед маэстро, явно не зная, что делать… Идиотизм! Архикошмарная ситуация! Мнацакан, почти в истерике, сердито шипит этому, с позволения сказать, дирижёру:
– Как шагнёт капитан, сразу маши… Как шагнёт… Маши! Не опоздай!
Заходько, бравый всегда прапорщик, сейчас как спущенная автомобильная камера, потный, лицо в красных пятнах, почти не разжимая губ в ответ сипит:
– Кому?
Тут и Пётр Ильич, который тоже уже не тромбонист, а, извините, баритонист, тоже в панике, с другим инструментом в своих руках, не выдерживает, теряя голос ярко артикулирует:
– …Твою мать, армия, бля! Нам, маши… Нам, кому же ещё…
Оркестру.
Заходько белеет.
