— Кто такой?
Ник ответил.
— А чем вы это докажете?
Ник показал ему свою тессеру; удостоверение было с фотографией и печатью Третьей армии. Лейтенант взял ее.
— Это останется у меня.
— Ну, нет, — сказал Ник. — Отдайте пропуск и уберите вашу пушку. Туда. В кобуру.
— Но чем вы мне докажете, кто вы такой?
— Мало вам тессеры?
— А вдруг она подложная? Дайте ее сюда.
— Не валяйте дурака, — весело сказал Ник. — Отведите меня к вашему ротному.
— Я должен отправить вас в штаб батальона.
— Очень хорошо, — сказал Ник. — Послушайте, знаете вы капитана Паравичини? Такой высокий, с маленькими усиками, он был архитектором и говорит по-английски?
— А вы его знаете?
— Немного.
— Какой ротой он командует?
— Второй.
— Он командует батальоном.
— Превосходно, — сказал Ник. Он с облегчением услышал, что Пара невредим. — Пойдемте к батальонному.
Когда Ник выходил из города, он видел три высоких шрапнельных разрыва справа над одним из разрушенных зданий, и с тех пор обстрела не было. Но у лейтенанта было такое лицо, какое бывает у человека под ураганным огнем. Та же напряженность, и голос звучал неестественно. Его пистолет раздражал Ника.
— Уберите это, — сказал он. — Противник ведь за рекой.
— Если б я думал, что вы шпион, я пристрелил бы вас на месте, — сказал лейтенант.
— Да будет вам, — сказал Ник. — Пойдемте к батальонному. — Этот лейтенант все сильнее раздражал его.
В штабном блиндаже батальона в ответ на приветствие Ника из-за стола поднялся капитан Паравичини, замещавший майора, еще более сухощавый и англизированный, чем обычно.
— Привет, — сказал он. — Я вас не узнал. Что это вы в такой форме?
— Да вот, нарядили.
— Рад вас видеть, Николо.
— Я тоже. У вас прекрасный вид. Как воюете?
— Атака была на славу. Честное слово. Превосходная атака. Я вам сейчас покажу. Смотрите.
Он показал по карте ход атаки.
— Я сейчас из Форначи, — сказал Ник. — По дороге видел, как все это было. Атаковали хорошо.
— Атаковали изумительно. Совершенно изумительно. Вы что же, прикомандированы к полку?
— Нет. Мне поручено разъезжать по передовой линии и демонстрировать форму.
— Вот еще выдумали.
— Воображают, что, увидев одного американца в форме, все поверят, что недолго ждать и остальных.
— А как они узнают, что это американская форма?
— Вы скажете.
— А! Понимаю. Я дам вам капрала в провожатые, и вы с ним пройдете по линии.
— Словно какой-нибудь пустобрех-министр, — сказал Ник.
— А вы были бы гораздо элегантней в штатском. Только в штатском выглядишь по-настоящему элегантным.
— В котелке, — сказал Ник.
— Или в мягкой шляпе.
— Собственно, полагалось бы набить карманы сигаретами, открытками и всякой чепухой, — сказал Ник. — А сумку шоколадом. И раздавать все это с шуточками и дружеским похлопыванием по спине. Ни сигарет, ни открыток, ни шоколада не оказалось. Но меня все-таки послали проследовать по линии.
— Ну конечно, стоит вам показаться, и это сразу воодушевит войска.
— Не надо, — сказал Ник. — И без того тошно. В принципе я бы охотно прихватил для вас бутылочку бренди.
— В принципе, — сказал Пара и в первый раз улыбнулся, показывая пожелтевшие зубы. — Какое прекрасное выражение. Хотите граппа?
— Нет, спасибо, — сказал Ник.
— Оно совсем без эфира.
— Этот вкус у меня до сих пор во рту, — вспомнил Ник внезапно с полной ясностью.
— Знаете, я и не подозревал, что вы пьяны, пока вы не начали болтать в грузовике на обратном пути.
— Я накачивался перед каждой атакой, — сказал Ник.
— А я вот не могу, — сказал Пара. — Я пробовал в первом деле, в самом первом деле, но меня от этого вывернуло, а потом зверски пить хотелось.
— Ну, значит, вам не надо.
— Вы же гораздо храбрее меня во время атаки.
— Нет, — сказал Ник. — Я себя знаю и предпочитаю накачиваться. Я этого ни капли не стыжусь.
— Я никогда не видел вас пьяным.
— Не видели? — сказал Ник. — Никогда? А в ту ночь, когда мы ехали из Местре в Портогранде, и я улегся спать, и укрылся велосипедом вместо одеяла, и все старался натянуть его до самого подбородка?
— Так это же не на позиции.
— Не будем говорить о том, какой я, — сказал Ник. — По этому вопросу я знаю слишком много и не хочу больше об этом думать.
